неделя бездействия и бессилия. Вот окно, к которому, если подойти… если смочь подойти, можно увидеть город. Небольшой провинциальный город. И этот город думает, что ты лузер. Никчемный неудачник. А ты сам не очень этому возражаешь в сердце своем.
Вон там большой частный дом. Очень большой и очень частный. А сверху он маленький. Но и это не успокаивает. Немножечко усыпляет.
Вот дорога, по которой чтобы разъехаться машинам, им приходится останавливаться друг перед другом, кланяться и улыбнувшись принять то, кто из них, этих машин, более благородный.
А снегу сначала намело, под забытые всеми морозы, а потом это все за ночь превратилось в воду. В потоки воды. Дворник таджик продалбливал колею, чтобы вода, стекая не мешала машинам.
.........
А папе было плохо. Не так, как зачастую после запоев… а… плохо. Дерьмово было. Говняно. Лежа, он поглаживал себя по голове, тер глаза, высмаркивался. Иногда вставал. Подходил к тому самому окну. И смотрел на город.
Снегопада он не видел. Валялся в забытьи. А сейчас было что-то странное бело-серо-мокрое. Текущехолодное. Утекающевечное. То, что навсегда.
Папе меньше всего хотелось думать о детях. Дети делали что-то свое, детское. Они резвились. В принципе, если бы он напряг свое зрение, он смог увидеть их там. За этим Большим домом. Еще за этими маленькими домиками. Еще за этим детским садом. За этой улицей вялонесущейся в этой бело-серой-мокроте, черт ее дери. Вообще за всем… он смог бы их увидеть. Но, папа не хотел напрягать зрение. Он берег силы. Каждое движение напоминало о двухнедельной несладкомнечегонеделании. Казалось бы, вот… Выйди во двор и покажи им всем. Нет… Тебя хватает только на капитуляцию. Ты соглашается. Не смиряешься, но соглашается. Пусть будет так…
Как?..
Папа не знает…
Он гладит себя по седой голове, высмаркивается и подходит к окну, отходя в омерзении. Ему мерзко. Ему мЕрзко (буква йо). От того, что он папа.
Люстра.
Телевизор.
Можно включить.
Зачем?
Зачем ты папа? Зачем ты подходишь к этому окну, не имея силы что-то сделать? Ты даже детей своих увидеть не… Можешь… но не хочешь…
Словно заговорила мама. Мама… Чья мама? Кого мама?
Показалось…
А вот люстра и телевизор не кажутся. Они есть… В них есть что-то незыблемое.
Папа снова гладит себя по седой голове. Снова подходит к окну. Прислоняется к стеклу. Носом трется об окно, чтобы стало холодно носу и теплее на душе. Провода. Вниз. Там внизу возятся какие-то… электрики, что ли. Там внизу водится много электриков. И все они ему не враги. Но, почему-то не друзья. Почему? Папа ничего не понимает в электричестве. Вообще (именно так), ни-че-го. Как это может сочетаться? Снег… Вода… Провода…
Проводы.
Папа две недели назад проводил свою маму.
