выдохнул и, раскинув руки, потянулся.
– Ото всякой работы нужен отдых! Я тут, почитай, полгода бобылём сижу. Пора уже на большую землю, а то скоро забуду, как дамы выглядят.
– А чё, русалки-то сюда не заплывают? – Хохотнул Иван.
– Нет. – Нервно дёрнул щекой Потапов, но снова сделал усилие и расхохотался. – А то бы я не уехал!
Потапов долго и занудно объяснял что и как, водил по корпусам, показывал, что нужно открывать и закрывать и где находится генератор. Ваню жёстко мучило похмелье, он нервно оглядывался, надеясь, что начальство и напарник скоро уберутся восвояси, а он сможет заглушить пожар, бушующий внутри, припрятанной в сапоге поллитровкой. А с завтрашнего дня, он начнёт выплывать на свет божий. Иван твёрдо решил, что это последняя беленькая в его жизни.
– А! Слышь! – На прощанье сказал Потапов. – Ты это… за ограду ночью не ходи.
– А на фига здесь вообще ограда, остров же?
– Так, а если зверь какой приплывёт?
– Откуда? – Изумился Ваня.
– Да шучу я! Чтобы дети ночью купаться не тикали, вот и поставили загородку! – Рассмеялся Потапов.
Катер наконец отчалил от берега, и Ваня понял, что не успел спросить, почему нельзя ходить за ограду ночью, хотя ему вовсе и не хотелось шляться по ночам и кормить комариные стаи. Илья Николаевич ещё что-то пытался донести до Немерова, перекрикивая громко рубящий воздух и воду мотор и еле удерживаясь на качающейся палубе. Иван постоял несколько секунд, помахал рукой, потыкал себя пальцев ухо, давая понять, что не слышит и развернулся, чтобы уйти.
Вдруг Иван уловил движение возле берега и услышал то ли смех, то ли шелест ветра, трущий высокий камыш. Мотнув головой и судорожно вздохнув, он громко хохотнул, зачем-то прокричал в высь неба «э-ге-ге» и пошёл к дому. Пузырь он успел припрятать в теньке и теперь торопился к месту своего тайника.
Остаток дня радовал Ивана, как никогда; он пьяненько улыбался скачущим белкам, сидя на лавочке возле дома, крошил крупными кусками хлеб птицам, рассказывал им о своей жизни и гордо демонстрировал татуировку на плече с большими буквами ВДВ, тыкая в неё пальцем и говоря.
– Это вам не хвост собачий! Я служил!
Нервный переезд, поллитра водки и жара свалили нового охранника с ног гораздо раньше, чем закат накинул ночное покрывало на остров. Море волновалось у берега, ветер стал метаться, цепляясь за тонкие ветви деревьев, с востока наползала синяя напоённая дождём туча, тащившая за собой ненастье, и когда Ваня очнулся от оглушающего скрежета и сел ошарашенный на постели, то за окнами уже бушевала гроза. Мужчина высунулся наружу, чтобы поймать чудом не разбившиеся стёкла внутри оплётки рам, которые рвались вслед за суетливым ветром. Он схватился за крошащееся краской дерево и глянул в нутро тёмного леса, что рос за забором. Желудок у Вани ухнул вниз, слетело мерзкое похмелье, и он почувствовал, как стучат зубы. Напротив мужчины, прижавшись к забору, стояли странные твари, тянули к нему длинные руки и щерили красные рты.
3 июня,
