Баку. Бакинцы тут ни при чем, это просто присказка моей мамы. Они с папой придумывают что-то вроде этого, и оба хохочут от всей души, как будто им двенадцать лет. Я в таких случаях, даже если мне и смешно, не смеюсь до последнего – из принципа. Иногда не выдерживаю, потому что мама как начинает смеяться, то может смеяться по-настоящему до слез, а Вадюша прекращает обычно смеяться раньше, ему уже не так смешно, но он хочет, чтобы смеялась его любимая Валюша, моя хорошая и любимая мама, и он повторяет и повторяет свою или ее собственную шутку, от которой маму вдруг так разобрало. И они хохочут, а я смотрю на них молча и радуюсь.
Конечно, у кого еще есть такие чудо-родители, как у меня, Валюша и Вадюша, оба без пяти минут доктора наук, молодые, веселые, с чудо-мозгом, поделенным напополам?
Это, кстати, почти правда. Потому что они, если не могут существовать уж полностью, как один организм, это природой не предусмотрено, но как единый мозг – существуют. Если загораются – то оба, если ходят скучные и раздраженные в воскресенье, значит, оба не могут найти решение. Наука, конечно, знает такие удивительные интеллектуальные тандемы. А я и без науки вижу, что это какая-то единая, загадочная энергетическая система – мозг моих мамы и папы. Только в этой системе не предусмотрена такая часть, как я. Поэтому я существую автономно и не слишком переживаю – система же меня любит, заботится обо мне, волнуется, если я заболеваю. Но система сама по себе, а я – сама по себе. И тут уж ничего не поделаешь.
– Зря ты так мало вещей с собой взяла! – совершенно нелогично посетовала мама, которая вообще может приехать на отдых без вещей – как было однажды зимой, когда мама с папой решили отдохнуть в подмосковном доме отдыха для восстановления сил очень пожилых и уставших людей – в центре геронтологии, иными словами.
Почему они выбрали именно такой вид отдыха, до сих пор для меня остается загадкой. Но мама приехала туда совсем без вещей, потому что пока мы собирались, она читала необыкновенно интересную книгу, которую папа ей купил на каком-то книжном развале.
Книга называлась «Биофизика для студентов вузов», и была переводом японского учебника на русский язык. Мама то и дело хваталась за голову, смеялась, возмущалась, говорила: «Так-так-так…», теребила папу: «Вадик, ты только послушай… Нет, ну надо же, ведь вообще-то это наоборот… Что, они по потолку там ходят, что ли? Это – липид, ты понимаешь? Он что, сам себя так нарисовал? Автопортрет? Ничего не понимаю, почему ион магния вдруг не участвует в аутодефосфорилировании? Может, перевод неправильный?» И в результате приехала в дом отдыха в январе в осенних сапожках и трикотажной толстовке с голубым зайцем. Папа не проследил за ее одеждой, потому что все-таки не удержался, подсел к ней и тоже стал удивляться, смеяться, восхищаться и возмущаться тем, как японцы излагали привычные для моих родителей вещи.
И сейчас, стоя на перроне, мама вдруг пеняет мне, что я взяла мало вещей.
– Мам, я же не на отдых еду, на конференцию. И тащить много не хочу.
