с сыром). Стараясь не греметь, поднял крышку ведра и выбросил все это. Нам нечего было противопоставить желанию Зинаиды Андреевны ни в коем случае ничего не выкидывать. Борьба, которую мы вели с ее испорченными продуктами, была подпольной.
– Сева?
– Сейчас-сейчас, не закипел еще.
– Как не закипел?
– Ну вот так. Газ я не зажег.
– А, ну я подожду, ничего (театральный вздох, который слышно и на кухне).
Наконец, когда я, нагруженный чашками, карамельками и пряничками, явился пред очи Зинаиды Андреевны, меня ждал сюрприз – она пожелала пить чай на кухне. Угроза подхватить простуду не испугала ее, и мы начали переход на кухню. Я вернул туда прянички и карамельки, чашки, чайник, а потом помог дойти и самой Зинаиде Андреевне. Из кухни она сгоняла меня в комнату всего-то один раз – чтобы я поменял ей тапочки, эти-де слишком скользкие. Когда я вернулся, она стояла у плиты и рассматривала что-то, что держала в руке. Казалось, из глаз ее вот-вот прольются слезы.
– Сева!
– Что вы вскочили, Зинаида Андреевна?
– Сева! Разве я сделала тебе что-то плохое? Обидела тебя? Ты скажи.
В руке она держала тот самый бутерброд, дрянь в салфеточке, который я пять минут назад выбросил. Я поразился тому, как быстро она догадалась, что я затеваю какую-то подлость на кухне. Прямо звериное чутье. Нужно же было ей полезть в ведро именно сейчас.
– О боже, Зинаида Андреевна! Это испортилось. Испортилось, вы понимаете? Давно и бесповоротно.
– Я положила в холодильник хлебушек с сыром, чтобы доесть потом. Не успела отвернуться – а он уже в ведре.
– Он был несвежий.
– Нормальный он был, Сева! Нормальный!
– На нем была плесень. – Я понимал, что она жаждет битвы, но не хотел доставить ей такого удовольствия, поэтому старался говорить спокойно.
– Где? То крошечное пятнышко? Я бы поскоблила, эка невидаль. Обычный сыр.
– У вас постоянные, вы простите меня, конечно, проблемы с пищеварением. Если бы я его не выбросил, вы бы потом маялись животом всю ночь.
Она прикрыла глаза рукой, демонстрируя, что против такого хамства она бессильна и сдается. Тихо всхлипывая, прошептала:
– Ты меня доводишь специально. Ты нарочно это делаешь. У меня давление. Я целыми днями мучаюсь. Вы все только и ждете…
Уже понимая, что мирного исхода не будет, я позволил себе повысить голос:
– Спасать от отравления, по-вашему, значит – «доводить»?
«Брось с ней пререкаться, не позволяй старой ведьме выбить тебя из колеи. Она ведь только и ждет, чтобы ты вышел из себя, заорал. Крови твоей ей захотелось».
Теперь она смотрела сквозь меня и, пожевывая сморщенными губами, грустно улыбалась, как будто видела что-то такое, чего не вижу я. «Все я про тебя знаю, голубчик, да просто молчу», – говорил ее вид.
У меня зазвонил телефон. Я вышел
