одноклассниц, какими они были в 13 лет. У меня защемило сердце, когда я смотрел на них и вспоминал себя в эти годы, но меня в классе не было. Сашка Королев никогда не учился в этой школе и никогда не дружил с этими ребятами. Переговорил я об отсутствующих сегодня ребятах. Может быть, я был под другой фамилией, но, увы, сегодня были все в школе.
Такого подарка судьбы я не ожидал. Получалось, что в этом пространстве вариантов меня не было. Все было так, как и в изначальной истории, в которой жил Александр Королев, а вот моего семейства там, где они должны были бы быть, не было.
«Что же делать теперь-то? Значит, буду жить, не оглядываясь на прошлое. Сколько у меня за эти годы было близких людей в двух жизнях, и всех их я потерял с этими перевоплощениями. Больно-то как в груди и погано на душе! – я сидел на лавке и тихо надрывно говорил в мир то, о чем думаю. – Я снова один! Что толку с того, что я молод и вся жизнь впереди, тянет–то к тем, с кем раньше прожил много лет, кто стал по-настоящему родными, а их нет. Интересно, как они там поживают без меня?»
Я смотрел в небо, но надо мной проплывали лишь темные тяжелые дождевые облака, и вдруг в их пелене образовалась дырка, через которую выглянуло Солнце, ослепив меня – вот он, знак судьбы.
В расстроенных чувствах я поехал на вокзал. Взял билет и отправился в свой новый дом, привыкать к новым родным и товарищам. Поезд размеренно катил по рельсам и, несмотря на такой удар «ниже пояса», как сказали бы боксеры, я заснул. Снился мне сон о моей прошлой жизни. На дворе 1971 год. Косыгин беседует с главой правительства Чехословакии Штроугалом: «Ничего не осталось. Всё рухнуло. Все работы остановлены, а реформы попали в руки людей, которые их вообще не хотят… Реформу торпедируют. Людей, с которыми я разрабатывал материалы съезда, уже отстранили, а призвали совсем других. И я уже ничего не жду».
Потом я увидел людей, собравшихся в Кремле в особо засекреченной и экранированной комнате совещаний, узнавая их. Вот они: Андропов, Черненко, Суслов, Громыко и Устинов во главе с Брежневым, то есть все те, кто относились к «малому» Политбюро, сидят и что-то обсуждают, принимая очередное важнейшее решения в государстве. Потом увидел расширенное совещание Политбюро и Сомина и никого из своих министров. Значит, нет уже у власти ни Воронова, Киричева, Ледкова, Клепченко и Конышева, сменили их прежние руководители, те, что были бы «без меня». Получалось, что нет лично меня, и нет изменений.
Как ни прискорбно констатировать, но партийный аппарат отвергал любые реформы, стремясь лишь сохранить режим, обеспечивающий ему власть, стабильность и широкие привилегии. Они верили в Брежнева, рассматривая его как своего ставленника и защитника системы. Именно в брежневский период партийный аппарат полностью подчинил себе государственный, министерства и исполкомы стали простыми исполнителями решений партийных органов, которые зачастую были просто некомпетентны в экономике.
– Эх, Шурик, Шурик, умный ты, все-то ты знаешь, а оказался глупцом! Нельзя было оставлять у власти государства тех людей, кто это государство уже один раз развалил. Надо было кардинально
