Так вот, это описание современного еврейского воспитания. В еврейских семьях детишки бегают по потолкам, сдирают обои и рисуют каляки-маляки на папином годовом отчете – и при этом не получают ни шлепков, ни окриков. Для родителей-евреев свобода ребенка – не специальное «воспитание», а воздух, которым нельзя не дышать.
А жесткость воспитания проявляется тогда, когда ребенок переступает черты недопустимого. Например, в еврейской семье понятно, что мамины духи на дворовых кошек вылить можно, но ни в коем случае нельзя ругаться с мамой, драться с бабушкой. И если вдруг ребенок этого не понимает, то мягкость кончится и начнется «воспитание». Ребенку объяснят все и сразу. И порядок будет наведен так, чтобы ему было все раз и навсегда понятно.
По наблюдениям психологов, дети в еврейской семье, действительно, держатся очень свободно, однако находятся, словно в каких-то невидимых рамках. Ярче всего ситуация проявляется в подростковый период, который, благодаря воспитанию, у еврейских детей проходит относительно спокойно. Примечательно и то, что нормы дозволенного не воспринимаются ребятами как нечто навязанное взрослыми, противное подросткам. Напротив, считается ниже своего достоинства нарушить эти границы, опозориться в глазах семьи и родителей.
Из письма читательницы на одном из форумов: «Когда я приехала в Израиль и увидела, как ребенок, открыв ящик с мороженым, ковыряется в нем, и никто ему не сделал замечания, ни мама, ни продавец, – я была в шоке. Когда я в школе, увидела, как ученик приятельски-насмешливо показывает учительнице средний палец, а она при этом не реагирует на него, я была в шоке. Когда мамаша в кругу своих подруг сидит и пьет кофе, а ее детеныш валяется поперек тротуара (так ему захотелось), и все обходят его стороной, я – в шоке. Мой сын преподает в школе. Когда я погладила ребенка по голове, был в шоке уже он. Оказывается, это категорически запрещено».
Комментируя это письмо, писатель Петр Скорук вспомнил случай:
– Был у нас в гостях бывший соотечественник с сыном. Ссын родился уже там, отслужил в израильской армии и теперь приехал поступать в наш мединститут на платное обучение. Папаша не устает гордо повторять: «Я – не воевавший отец воевавшего сына!» И еще: «В нашей семье он самый богатый!» – имея в виду, конечно же, деньги. Застолье. Сын, брезгливо исследовав кушанья и поборов рвотный спазм, выбрал жаркое и ест, подцепляя на вилку мясо и внимательно осматривая сквозь очки каждый кусочек прежде, чем положить в рот. Некоторые откладывает в сторону. После, покопавшись в вазе с фруктами, достает яблоко, срезает с одной стороны кожуру, и, вырезав фрагмент размером менее 1/4 плода, так же тщательно исследует его и отправляет в рот. Останки кладет обратно в вазу.
Услышав изумленный стук моей, упавшей в тарелку, нижней челюсти, папа воина гордо говорит: «Да, он у нас очень брезгливый! Так воспитан». А сам при этом усердно очищает от аппетитной корочки запеченную молодую картошку, извлекает ее нежное девственное нутро,
