и у разных натур этот перелом проходит по-разному. Так что, строго говоря, и на это жаловаться не приходилось.
В общем, Елена Львовна могла считать себя счастливым человеком. У нее была прочная семья, положение в обществе, интересная работа, материальная обеспеченность. В пятьдесят лет она выглядела не старше сорока пяти, подтянутая, моложавая, всегда безупречно одетая в точном соответствии с возрастом, Елена Львовна еще пользовалась успехом и знала это. Тем приятнее было ей показываться на людях вместе со своей младшей и уже почти взрослой дочерью.
В этот день, незадолго до конца уроков, «почти взрослая» дочь позвонила ей и каким-то особенно несчастным голосом потребовала немедленного свидания.
– Я звоню из автомата, – сказала она, – тут, на углу, рядом с тобой.
– Почему ты не в школе?
– Ну… вот так получилось. Я поднимусь сейчас и все тебе объясню. Ладно, мама?
– Хорошо, приходи, – сказала обеспокоенная Елена Львовна. Положив трубку, она привела в порядок бумаги на своем столе и встала.
– Наташа, голубчик, мне нужно пообщаться с ребенком, у нее очередное чепе. Если будет что-нибудь срочное, позвоните в буфет, я буду там…
В редакционном буфете в этот час было людно. Елена Львовна не сразу нашла свободный столик в углу и тут же, оглянувшись, увидела дочь и помахала рукой.
Она смотрела, как Ника идет к ней через зал – как всегда, с немного отрешенным видом, чуточку не от мира сего, словно только что проснувшаяся, двигаясь с какой-то неуклюжей грацией, – и ей опять подумалось, что в чем-то она все же совершенно не знает дочери. В частности, для нее загадка: отдает ли девочка себе отчет в своей стремительно расцветающей женственности? Боже мой, еще год назад это был такой гадкий утенок…
– Здравствуй, мамуль. Ты не угостишь меня черным кофе? – непринужденно спросила Ника, опускаясь в изогнутое пластикатовое креслице.
– Потом. Почему ты не в школе, Вероника?
– Понимаешь, я сегодня решила не идти в школу, а просто походить и подумать о своем будущем…
– О чем?
– Ну, о будущем, должна же я что-то для себя решить! Знаешь, мама, я вообще не уверена, что мне стоит доучиваться в десятом классе.
– Великолепная мысль. Чем же ты думаешь заняться?
– Какое-то время я хотела бы пожить просто так. Ну, созерцательной жизнью, понимаешь?
– Милая моя, в наше время созерцательная жизнь называется тунеядством.
– Вовсе я не собираюсь быть тунеядкой, – возразила Ника. – Я бы пошла работать.
Елена Львовна вздохнула и покачала головой.
– Куда? – спросила она. – Кем? Кто тебя возьмет, кому ты нужна? Ты не умеешь печатать на машинке, не знаешь основ делопроизводства…
– Господи, при чем тут делопроизводство или машинка?! Я что,
