очередь как раз подошла.Они и с овцой-то не справятся. Вот, к Авдеевым иду. Мне Васька их ведь намедни сказал, что корова объестся, да как раз в четверг этот. Мне бы поверить, а я, дура, прогнала его. Да ещё и отчитала. А как поверишь-то? Ну, ты подумай, Вань! В четверг, говорит, косить кукурузу будут, и твоя корова кукурузы этой объестся!
– Слушай-ка! А мне Васька про овцу мою говорил. Помнишь, по весне, что в поле окотилась? Вот и он про это самое мне сказал. Только он мне не намедни сказал, а в день перед этим. А ну-ка, и я с тобой пойду, вот воду только отнесу.
Родители Васькины, Степан и Зинаида, были ещё на работе. А дома только бабка, да трое ребятишек, школьников. Васька у них средний. Они пришли уже с улицы, от своих детских игр, пообедали и занялись помощью своей бабушке на огороде.
Иван Фёдорович Ваську отозвал в сторонку, и Маруся к ним подошла, и спросил:
– Василий, ты мне скажи, ты что, знал, что ли, точно про овцу мою и корову тётки Марусину?
Иван Фёдорович в другом случае и не назвал бы никогда мальчишку так официально, Василий. Это даже как-то и не по-деревенски. Понятно, привычней называть Ванькой, Колькой, Васькой да Маруськой. Но случай здесь какой-то особый, поэтому без всякой ранней задумки так само и получилось, уважительно.
– Не знал – не говорил бы. А вы, вот, не слушаете всё.
– Да как же ты знал-то? Кто же тебе это сказать-то мог? – Это уже тётя Маруся в разговор включилась.
– Ты, Василий, скажи, всё-таки, как же такие вещи получаются? Бог-господь, что ли надоумил? – Спросил Иван Фёдорович.
– Да нет. Это я себе представляю так. Как вижу всё равно.
– Представляю, это когда мечтаю. А тут, какое же это представление, если корова-то сдохла? – Иван Фёдорович бросил беглый взгляд на пригорюнившуюся Марусю. – Да и овца моя, тоже, вон, окотилась.
– Ну, знаю я, и всё! Да я и о другом всё знаю. И назад, и вперёд. Назад-то проще получается, а вот вперёд только в представлении.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовалась тётя Маруся, – и что же ты про меня такое назад сказать можешь? Раз так проще. Ну-ка, угадай, что в то воскресенье было потом, когда ты мне о корове-то сказал?
– А ты с дядей Колей, соседом, и с Витькой Андреевым ночью на ток два раза ходила за зерном. Оно у тебя сейчас на погребце под соломой. А у Андреевых во дворе, в ящике деревянном. Дядя Коля себе ничего не брал, он только вам с Витькой помогал. Вы ему потом бутылку водки дали.
– И что же, ты тогда знал, что я за зерном пойду, когда о корове-то мне говорил? – Маруся уже и не стала отказываться от воровского дела.
– Знал, тёть Маш, только вы уж сговорились с Витькой и дядь Колей, чего же я буду вам мешать. Дело-то это ваше. И наперёд вот знаю. Хочешь, я тебе одну вещь сейчас скажу на ухо?
Маруся наклонилась, и Васька ей что-то прошептал.
Иван Фёдорович стоял полным истуканом, столбняк его прошиб от какого-то непонятного страха, даже и не страха, а сильного волнения. Вдруг он подпрыгнул
