сэр, – сказал Посети и улыбнулся изможденной улыбкой человека, что пытается творить добро вопреки всему. – Посмотрите, когда у вас появится время.
Старинные книги, свалившиеся с полок, все усыпали своими страницами. Многие забрызгало кровью.
– Кажется, тут хватает религиозных сочинений, – сказал Ваймс. – Может, что и отыщется. – Он повернулся. – Детрит, осмотрись тут, ладно?
Детрит, который старательно обводил труп мелом, прервался.
– Есть, сэр. Что ищем, сэр?
– Что найдется.
– Понял, сэр.
Ваймс, крякнув, опустился на корточки и потрогал пол, покрытый серыми пятнами.
– Грязь, – сказал он.
– Ета, она бывает на полу, – с готовностью подсказал Детрит.
– Вот только она светлая, а земля у нас в городе темная.
– Ага, – подметил сержант Детрит. – Улика!
– Или просто грязь.
Его внимание привлекло еще кое-что. Кто-то пытался сложить книги. В комнате возвышалась аккуратная стопка шириной в один том; в ней было несколько десятков фолиантов, самые крупные – внизу, все уголки выровнены как по линейке.
– Что-то не сходится, – сказал Ваймс. – Вспыхивает драка. Старика жестоко ранят. Потом кто-то – то ли он сам из последних сил, то ли убийца – пишет что-то на клочке бумаги кровью этого несчастного. Аккуратно сворачивает бумажку и сует ему в рот, словно конфету. Потом старик умирает, кто-то закрывает ему глаза, складывает руки, собирает книги в стопку… и что? Ныряет обратно в кипящий котел, который мы называем Анк-Морпорком?
Сержант Детрит нахмурил свой честный лоб в попытке поразмыслить.
– Может быть… может быть, за окном есть следы. Всегда надо искать енти, улики!
Ваймс вздохнул. Детрит был хорошим стражником и чертовски хорошим сержантом, даром что его коэффициент интеллекта соответствовал комнатной температуре. Он был из тех глупцов, которых трудно обдурить. Но вбить ему в голову какую-то идею было очень сложно, а еще сложнее – убедить выкинуть ее из головы[8].
– Детрит, – сказал Ваймс так мягко, как только мог, – в тридцати пяти футах под окном – река. На ней не осталось бы никаких… – Он прервался. В конце концов, речь шла о реке Анк. – Даже если бы там остались следы, они бы давно затянулись, – поправился он. – Почти наверняка.
Он все-таки выглянул наружу – на всякий случай. Внизу булькала и урчала река. Даже на ее знаменитой твердой поверхности не было видно никаких следов. Но на подоконнике обнаружилось еще одно пятно.
Ваймс поскреб его и понюхал щепотку грязи.
– Похоже на белую глину, – сказал он.
Он не мог припомнить рядом с городом залежей белой глины. Сразу за стенами простирался чернозем – до самых овцепикских гор. Человек, вздумавший пешком перейти это поле, за время пути вырос бы на два дюйма.
– Белая глина, – повторил он. – Откуда тут могла взяться белая глина?
– Загадка, – сказал Детрит.
Особенно Детрит преуспел в допросах подозреваемых. У него в арсенале было три типа вопросов: прямой («Ты это сделал?»), настойчивый («Уверен, что не ты?») и с подвохом («Это ведь ты сделал, правда?»). Хотя это были не самые изощренные вопросы на свете, талант Детрита заключался в том, что он мог терпеливо задавать их часами, пока не получал нужный ответ, который обычно звучал примерно так: «Да! Да! Я это сделал! Я! А теперь объясни, пожалуйста, что именно я сделал!»
