ловят выпаливаемые заявления” во время “огромных radio hook-ups”, то есть общенациональных программ.
На обоих основных кандидатов Рауль смотрит с той же острой наблюдательностью и юмором, что и на жизнь вообще. Гувер, известный своим занудством, отличается “странным способом говорить”, писал Рауль своей тете: “Он совершенно игнорирует точки и запятые и делает вдох не чаще чем раз в десять минут, за исключением тех моментов, когда речь заходит о жирных и длинных колонках цифр, – тогда он и вовсе перестает дышать. Если вдруг в кои-то веки он приходит в волнение, это выглядит настолько необычно, что публика начинает плакать”. Если Гувер – скучный зануда, то Рузвельт театрален, и в числе его риторических приемов – “с чарующей тихой улыбкой пожелать собравшимся на прощанье “доброй спокойной ночи”. Временами он с большой силой взмахивает рукой, “как будто разбрасывая гнилые помидоры по “зеленым божьим лугам” и объясняя, что “время пришло – час пробил”, а собравшиеся ликуют так, что только зубы золотые стучат!”
Энн-Арбор считался форпостом республиканцев и, утверждал Рауль, “был сильно возмущен” результатами выборов. Сам он был за Рузвельта. “Я обрадовался победе демократов на выборах, – объяснял он два года спустя, оглядываясь назад. – Нет сомнений в том, что теперешние времена гораздо лучше, чем когда я приехал, и в особенности лучше, чем в 1932 году: это был страшный год”.
Прекрасная каникулярная философия
Осенью 1932 года первый снег выпал еще в конце ноября. На эти рождественские каникулы Рауль не поехал в гости к Кольвинам, а остался в городе. “Энн-Арбор живет практически своим университетом, и, когда тот закрывается в связи с каникулами, город совершенно пустеет, остаются только старики с больными, я и еще немногочисленные полицейские”, – жаловался он тете Карин, которой послал шуточный экспромт:
Я ощущаю себя каким-нибудь Альфонсом[6] (забыл, под каким номером), то есть беженцем из своей страны. Дождь льет как из ведра. Филины и вóроны свисают гроздьями, каркают и ухают. Оконное стекло не совсем целое, и в него задувает буря. Между балками крыши сочатся блики лунного света. Где мои брюки?
Этим, кажется, все испорчено. Я-то думал, что я новый Стриндберг, и вот с грохотом упал с высот искусства.
Сочельник Рауль проводит в одиночестве за написанием писем. “Пользуясь моментом, я прежде всего сплю до середины дня, что приятно после утомительного семестра, и еще пишу письма всей семье, что во время учебы было затруднительно, – пишет он деду. – Я также планировал в Рождество усиленно заняться учебой, но пока мне лень за нее взяться. Я, однако, включусь – завтра или, может быть, на следующей неделе. Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра! Прекрасная каникулярная философия”.
Учеба, за которую Раулю было “лень взяться”, – это математика и физика, два предмета, дававшиеся
Имеется в виду Альфонс – главный герой пьесы Александра Дюма-сына “Господин Альфонс”.
