Поразительные истории. Он утратил интерес к подобным вещам через год-другой, а теперь уже не мог вспомнить, как вообще ему могла нравиться эта безвкусица, все эти любительские прототипы будущей монолитно-адской культуры нового века.
– Роза!
Она приподняла бровь, услыхав его тон.
– С тобой сейчас говорит не ребенок, а мужчина.
– Тоже мне, мужчина.
– Человек во всех его видах на земле, Роза. Это твои собственные слова. Все немощные и униженные.
– За них я и боролась.
– Верно. За них ты и боролась.
– Зачем мне жить так долго? Чтобы сожалеть о сбывшихся вещах, если мне даже не пришлось видеть, как они сбываются?
Цицерон пропустил мимо ушей сетование Розы – оно было слишком характерным, чтобы означать что-либо еще, кроме того, что ему пора переходить к сути.
– Ко мне приехал твой внук, дорогая. Серджиус Гоган.
– Наверное, он тоже уже сделался гомиком? Подавал надежды.
– Очевидно, нет. А если и да – то, наоборот, неочевидно. Он расспрашивает меня о тебе.
Если раньше Роза удивленно приподнимала бровь, то теперь ее всю так и перекосило от презрения – от зачесанных кверху коротких волос, которые она никогда не красила, все еще черных, если не считать седину на висках и пряди, спадавшей со лба, от сардонической кривой усмешки, обнажавшей щель между передними зубами, до руки, лежавшей на штанине, до вытянутой книзу ноги: вся поза говорила о том, что она лишь слегка примостилась на буфетном табурете, а не сидит на нем по-настоящему. Сколько бы Роза ни восхищалась Марксом или Линкольном, ее собственное тело вело себя в пространстве точь-в-точь (сходство – тысяча процентов!) как Фиорелло Ла Гуардиа, единственный мэр, когда-либо встречавший у нее одобрение: в ее позе всегда ясно читался борцовский вызов с характерной растяжкой: “А вот хрен же тебе, Нью-уу-Йо-орк!”
– Мне нечего скрывать.
– Да разве я говорил обратное? – сказал Цицерон. – Но я вовсе не обязан просвещать последнего безголового представителя твоего потомства, который явился клевать мне мозги!
Можно было не сомневаться, что ей пришлась по душе эта фраза бывшего протеже.
– Ты же вроде учитель – вот и поучи его.
– Ты что, черт подери, в кошки-мышки со мной играешь, да?
Роза пропустила это мимо ушей:
– Предлагаю вот что. Ты скажешь, что тебе известно, а мне – нет.
– Что это значит?
Она пожала плечами. Пояснять, что именно это значит – кроме того, что Цицерону придется отдать свои мозги на растерзание, – она не пожелала объяснить. Если же он сам не понимает – она умывает руки.
– Ладно, допивай свой коктейль, мне хочется курить.
Розины слова мигом вернули Цицерона обратно – в его
