еловек или зверь – более достоин своего наименования.
Большой соблазн ответить: ни один из них. Лично я не нахожу ни избытка человечности в одном, ни особого зверства в другом. Как бы добросовестно ни искал.
Единственно верный вопрос, то есть единственный, который имело бы смысл себе задать, звучит просто: а существует ли что-либо иное? Более высокий уровень сознания, идеальное существо, уж не знаю… на крайний случай я согласен даже на завалящего ангела, случись ему и впрямь оказаться у меня перед носом.
Положа руку на сердце, я не думаю, что бывает хоть что-то иное, а главное – лучшее. Придется обойтись тем, что имеем.
Единственные, с кем мне довелось иметь дело в моей короткой жизни, что с одной стороны, что с другой, так это бегуны на длинную дистанцию в том самом долгом из марафонов, какой только смогла породить ирония богов: в выживании. Жалкие ничтожные создания, вцепившиеся в свой крошечный каменистый шарик, который тупо кружится в безразличной Галактике среди миллионов других каменистых шариков. Отправьте часть их на свалку, никто даже не заметит.
В конечном счете человек или зверь – нет ни малейшей разницы.
В тот вечер, сидя по-турецки на подстилке, предохранявшей меня от песка, мало-помалу теряющего накопленное за день тепло, я разглядывал лица моих товарищей по несчастью, расположившихся вокруг огня. Хотя мы лишь изредка обменивались парой слов, наше общение было куда насыщеннее и реальнее, чем те глупые и пустые разговоры, которые я вел с себе подобными на протяжении всей предыдущей жизни.
Лицо каждого физически отличалось от остальных, но для меня в тот вечер существовало только сходство. Все несли на себе те же отметины, нанесенные жизнью, те же стигматы усталости или старости, а главное – во взгляде каждого читалась одно и то же изнеможение. Изнеможение после долгого бессмысленного марафона, нескончаемого бега, лихорадочного и напрасного.
Выживание хреново.
Пока огонь медленно угасал и подступал момент возвращения в палатку, я откинулся назад и улегся на спину, чуть поелозив ягодицами, чтобы разровнять песок под толстой подстилкой. И на несколько минут забылся, погрузившись в созерцание звезд, пытаясь мысленно соединить светила и вообразить новые созвездия в незнакомом небе.
Часть первая
I
Клермон, Франция
9 мая 2204 ПВ[3]
Ч – 28:31
– Схожу еще за пивом.
Сказано – сделано, Льето Турнэ поднялся и стал пробираться через заполненный бар, задевая кое-кого по дороге, но неуклонно приближаясь к хозяину, который собирал солдатские денежки, укрывшись за дешевой стойкой. Он заказал четыре пинты желтоватой жидкости, которую здесь продавали под видом пива, и повернулся, готовясь проложить себе обратный путь. С парой пинт в каждой руке задачка будет посложнее. Но Льето, со своими внушительными даже для фламандского солдата габаритами, видел, что большинство клиентов непроизвольно стараются посторониться, давая ему пройти. Несколько капель все-таки пролилось на плечи разгоряченных солдат, зато ему удалось благополучно добраться до колченогого столика, где он терпеливо сидел с шести утра в компании брата Энгельберта и двух недавно встреченных парней.
Оба с квадратными челюстями, серо-голубыми глазами и рыжеватыми волосами, Льето и Энгельберт были достаточно похожи, чтобы их родство не вызывало сомнений. Однако Энгельберт выглядел скорее долговязым и телосложением не намного крепче среднего, в то время как в Льето было больше ста кило веса и двух метров роста. Несмотря на столь солидные размеры, молодое безмятежное лицо придавало ему симпатичный и приветливый вид.
Маленькая и набитая до отказа таверна, на которую пал их выбор, походила на все прочие заведения, расплодившиеся как грибы у входа в космопорт с самого начала его строительства. Сидячие места им удалось найти исключительно по счастливому стечению обстоятельств: их вызвали очень рано утром, задолго до основного наплыва посетителей. В качестве бонуса к их местам прилагался роскошный вид на причальные доки – головокружительную вертикальную конструкцию из переплетений металла и бетона, заполненную сотнями тысяч ожидающих отбытия солдат. Причем все они пребывали в убийственном настроении, главным образом из-за сенсорного хаоса, в котором вынуждены были вариться вот уже несколько часов: вокруг царил водоворот звуков и запахов, где гул толпы заглушал общие объявления, скрежещущие призывы которых доносились из громкоговорителей, затерянных в самой вышине, а душная вонь горелого машинного масла проникала аж до переполненных столовок, образуя противоестественную смесь с запахом остывшей еды. И как если бы deus ex machina[4], заправлявший этим безумным спектаклем, решил, что ему недостает завершающего штриха, десятки военных транспортников постоянно взлетали и садились,
Бог из машины
