Я от того малость в снег ушел. – А за человека не горюй. Это все на доброе дело, – огладил бороду, глянул на меня так пристально-пристально своими глазами-подсолнухами (и как только не выцвели за столько лет), да и пошел, оставляя кошачьи следы на пушистом снегу. Видать было, что хотел что-то прибавить, но не сложилось. Ну да еще успеется.
А остальные наши и правда безмолвно кланялись мне и вместе с Котами тоже уходили восвояси.
Так помаленьку стемнело, и мы с Кошкой остались совсем одни. Видели, как вышел Дух того человека, что на кране сидел. Он не злой был, побродил немного и начал истаивать. Никто за ним не пришел. Значит, уже не впервой уходит, путь знает. Да и не цеплялся он совсем. По всему видать было, что притомился жить и ни за что тут уже не держится.
– Вот и зима, – сказала Кошка. Кошки, они всегда зрят в корень и попусту не болтают. – Зима, – подтвердил я.
А закрутилось все аккурат в начале весны. Такой уж порядок. Все уложено вчетверо. Времена года, стихии, углы избы. И жизнь человеческая из четвертей скроена: детство, зеленость, сила да трухлявость. Это только в сказках дурных три – число волшебное. А в жизни завсегда есть еще что-то, что глазу, может, и не видно, но душа-то чует, ее не обмануть.
Вот и вся эта история началась из-за четырех. Приехали, значить, по весне четверо городских. Да не просто городских, а столичных. И мы, все как один, беду-то эту упустили.
– Ма-а-а-ам! – Катя влетела в квартиру румяная и запыхавшаяся. А за ней стало вползать целое облако зимнего пара из подъезда. Она прихлопнула облако дверью и принялась снимать валенки, наступая одним на другой. Валенки стягиваться не желали, а желали запутывать ноги и запинаться. Но девушка справилась и побежала по коридору, сбросив шубу прямо на пол и на ходу стягивая шарф.
– Мамочка, радость-то какая! – Девушка вбежала в зал и только тогда остановилась, чуть проскользив по деревянному полу. – Нас сносят!
– Как сносят? – Ирина Владимировна от неожиданности захлопнула книгу. Она сидела в типовом угловатом кресле со старым томиком в руках.
– Мамуль, да ты не переживай! – Катя плюхнулась на ковер у маминых ног. – Приехали какие-то москвичи. Хотят покупать землю и отстраивать поселок заново. А нас под снос. Зато дадут новую квартиру в большом хорошем доме.
Ирина Владимировна вздохнула, надела очки в пластмассовой оправе и принялась искать место, на котором остановилась.
– Катенька, – сказала она, уже почти вернувшись в обволакивающий мир поэзии, – мы в нашей глуши никому не нужны. И если эти твои москвичи не полные дэбилы, то уже к вечеру отморозят носы и уедут домой.
– Так вроде бы нефть в лесу нашли, – уже не так уверенно сказала Катя.
– Нефть? – Ирина Владимировна снова нехотя оторвалась от книги и недоверчиво взглянула на дочь поверх очков. – Насколько мне известно, когда находят нефть, строят буровую, а вовсе не жилые дома. Или коммунизм все же победил, а мы с Мандельштамом все пропустили?
– Нет, мам,
