бокалы полней!» и где, конечно, присутствуют курсистки. Петр Степанович не прочь был бы и пойти принять участие в демонстрации по улицам города, так сказать, попротестовать немножко перед начальством, и даже готов был бы немножко пострадать при обстреле казаками демонстрантов, – ну чтобы, скажем, пуля прострелила рукав тужурки, что ли. Гражданская война разорила все мечты, все планы Петру Степановичу.
Вместо привычных студенческих тужурок пошли френчи, галифе, солдатские шинели, серые солдатские шапки; в институте появились малограмотные рабфаковцы, возглавлять институт назначили второстепенного профессора и то под контролем какого-то там политкомиссара. Экзамены превратили во что-то обычное, повседневное: бывало, настигал студент на улице профессора и просил проэкзаменовать его. Садились профессор и студент на первопопавшемся подъезде и экзаменовались. На студенческих сходках заняла руководящую роль всякая, как выражался Петр Степанович, шваль. Перестали деканствовать и ректорствовать солидные профессора: стали занимать эти должности подхалимы, подлизы и карьеристы. Всего того мы не в силах перечесть, что отравляло Петру Степановичу существование. Вообще же Петру Степановичу казалось, что руководящая роль попала в руки людей нестоящих, мелочных, несолидных прожигал и которым все трын-трава.
На Петра Степановича напала прямо-таки меланхолия. Всякие начинания большевиков он находил искусственными, дутыми, граничащими с глупостью.
Не понравилась Петру Степановичу реформа средней школы. Нарушение советской властью прав частной собственности Петру Степановичу казалось святотатством. Будучи человеком не религиозным, он все же не сочувствовал тому, что церкви пошли на разор и запустение, а, например, извлечение ценностей из церквей на голодающих нашего героя возмутило, и он очень сочувственно относился к противлениям патриарха Тихона. Правда, Петр Степанович в то время совершенно не читал газет, и всякие новости до него доходили устно. Например, понесет Петр Степанович на продажу на толкучку выданную в институте гимнастерку и услышит разговор, скажем такого содержания:
– Слышали, Алла Петровна, – говорит одна бывшая буржуйка другой, – уже и на Журавлевке в церкви забрали золотые кресты, чашу… и, говорят, когда начали вынимать из иконы пречистой матери алмаз, то она как заплачет… как заплачет… А они, изверги, даже шапок не сняли!
Живая газета вещь хорошая, да еще на Благбазе, но она может ввести человека в заблуждение, сбить с толку своим неправильным освещением фактов. Петр Степанович был окружен публикой, не сочувствующей советской власти, – конечно при условии, если ее об этом не спрашивают официально, – как например, жильцы докторского дома. В институте Петр Степанович вел знакомство со студенчеством с убеждениями такого же направления, как и его, Петра Степановича, а с коммунистами если и приходилось иметь дело, то из боязни наш герой улыбался, хихикал, хотя в душе презирал их и считал себя неизмеримо выше всех коммунистов, взятых
