написал Туну и начал перечисление книг, которые хотел бы прочесть и перечесть. Это на случай только, если эти книги находятся у вас под руками, иначе присылай, что найдется, по своему усмотрению[18]18.
Большая для меня радость была узнать сегодня, что вы благополучно приехали и таким образом вы и ближе и вместе. Очень я последнее время беспокоился относительно того, как вам удастся переехать, хотя и получал твои открытки из Петрограда.
Получаются ли известия от Николая и благополучен ли он? Я чувствую себя ничего себе, настолько хорошо, насколько можно себя чувствовать в моем положении, которому скоро минет девять месяцев. Хоть нас в камере в околотке 25 человек, но я порядочно читаю, как ты можешь судить по присылаемым и отсылаемым книгам.
Из писем июня 1919
Датский Красный Крест так и не доставил сегодня обычной посылки. Носятся слухи, что они вынуждены будут прекратить доставку передач. На обратной передаче писать много нельзя, и кроме того страшно всегда торопят и едва дают время проверить получку и уложить отсылаемое. Простоквашу я, во избежание порчи, съедаю в тот же день, а что касается молока, то оно очень скоро киснет, но у меня не пропадает, потому что я его также обращаю в простоквашу, когда оно становится негодным для питья как молоко. Ты пишешь, что трудно доставать книги, которые я просил. Это не важно, присылайте какие-нибудь, русские или французские.
С нетерпением буду ждать известий о том, как решится судьба девочек, а если они поедут на огородные работы, пусть они подробно напишут мне, как они там живут, что делают и где именно находятся. Очень мне тяжело было узнать, что и ты вынуждена искать какую-нибудь работу, боюсь, что тебе будет не по силам после всего перенесенного и пережитого за эти годы. Нельзя ли еще подождать?
Из писем июля 1919
Ты хлопочешь о свидании, но если и будет разрешено, то теперь вряд ли иначе, как через две решетки. Меня перевели из околотка, здесь меньше еды и меньше прогулок, что разумеется грустно, впрочем, и в околотке еду уменьшили за недостатком продуктов.
Если вчера тебе показалось, что я волнуюсь, то не думай, что это всегда так, это произошло от радости видеть вас всех, в общем я скорее спокоен нравственно, и если бы не увеличивающиеся к вечеру отеки ног и боль в них при первых шагах после того, как я лежу или сижу, что доктора объясняют ревматизмом, то и физически чувствовал бы себя ничего себе. Напиши, сколько нашла у меня сигар и понемногу, штук по 5–6, присылай, если есть.
Вот уже одиннадцатый день не имею от тебя открыток, последнюю получил 6-го. Очень надеюсь, что это не предвещает чего-нибудь дурного, знаю, что это может произойти и от почты, и от цензуры, но тем не менее на душе неспокойно. Все ли здоровы и все ли благополучно? Не скрывай от меня ничего и неприятного. Лучше знать, чем думать, что что-нибудь скрывают. Многое приходит тогда на ум, и бывает тяжело.
Пишу у открытого окна, вид из камеры на Петровский парк, видны Яр, Бега, Александровский
Осветителю, питающему слабость одновременно и к русской литературе, и к русскому XIX веку, трудно удержаться, чтобы не воспроизвести этот список. Вот он: Григорович – "Антон Горемыка", "Переселенцы", "Рыбаки"; Писемский – "Боярщина", "Взбаламученное море"; Авдеев – "Тамарин", "Подводный камень"; Н. Успенский – "Хорошее житье"; Гл. Успенский – "Черная работа", "Малые ребята", "Власть земли"; Слепцов – "Свиньи", "Трудное время"; Данилевский – "Девятый вал"; Салтыков-Щедрин – "Больное место", "Убежище Монрепо", "Пошехонская старина"; Помяловский – "Очерки бурсы", "Мещанское счастье", "Молотов"; Шеллер-Михайлов – "Старые гнезда", "Хлеба и зрелищ", "История коммунизма"; Боборыкин – "На ущербе", "Жертва вечерняя", "В усадьбе и на порядке"; В. Крестовский (Хвощинский) – "Сельский учитель", "Большая медведица", "Альбом, группы и портреты". Ни Толстого, ни Достоевского, ни Тургенева, ни Чехова среди просимых книг Осветителю обнаружить не удалось. Значит ли это, что столь знаменитые авторы были прочитаны Дмитрием Татищевым прежде?
