смертными, но не раз помогала и нам, грешным, сдерживать свои эмоции. Закоев, дергая скулами, подошел к операторскому крану.
– Взгляните… – и Верховский уступил ему место у камеры.
Сопя раздутыми ноздрями, Закоев заглянул в объектив. Потом так же, как Верховский до него, поверх камеры посмотрел на колоннаду и фонтан и – снова склонился к камере.
Мы во все глаза следили за этой сценой. Поскольку старик Верховский, как и еще несколько живых мастодонтов эпохи советского классицизма, не признавал мониторов, дублирующих камеру, мы не могли видеть того, что видел кинообъектив. Но что они, все трое могли видеть в камере, чего не видели мы?
Между тем Закоев, которого из-за его бешеного характера дважды исключали из ВГИКа и не дали диплом режиссера-постановщика, вдруг каким-то кошачьим движением сошел с операторского крана и вкрадчивой походкой кавказского барса устремился на съемочную площадку. Он шел так осторожно, что, минуя фонтан, даже не спугнул ласточку, которая продолжала безмятежно наклоняться к воде и пить ее своим крохотным клювиком. Не останавливаясь и не отрывая глаз от левой колонны – так хищный зверь подкрадывается к своей добыче, Закоев достиг этой колонны и, растопырив руки, стал шарить у ее подножия. Потом выпрямился, посмотрел на Акимова и Верховского и крикнул им:
– Ну? Есть что-нибудь?!
Акимов заглянул в объектив.
– Нет, она исчезла…
– Значит, можем снимать, – сказал Закоев не то Верховскому, не то вообще нам всем.
Но тут я не выдержал:
– А что там было, Андрей Витольдыч?
Как редактор фильма и автор телевизионной экранизации великого романа, я не входил в служебную иерархию киногруппы и имел право на некую вольность даже в общении с режиссером-постановщиком. Впрочем, эта вольность тут же подала пример и всем остальным, они оживились:
– Что вы там видели? Кто там был? Какая девка?
– Голая? – уточнил Понтий-Ярваш.
Верховский поднял руку:
– Тихо! Тишина в павильоне! Успокоились! Чепуха, ничего не было, приступаем к съемке…
2
Так бы все и забылось – мало ли чепухи случается на съемочных площадках, если бы назавтра Верховского, Акимова и меня как редактора фильма не вызвали к Егору Палычу Пряхину, заместителю генерального. Когда мы вошли в его кабинет, увешанный плакатами легендарных советских и постсоветских фильмов, там уже сидели режиссеры-постановщики Лев Хотуленко и Валентин Дубров со своими редакторами и операторами, снимающими в соседних с нами павильонах, а также коренастый увалень, начальник мосфильмовской охраны, фамилию которого я не знал.
– Присаживайтесь, – сказал нам Егор Палыч, отложив в сторону «МК» с цветными заголовками событий на Луганском и Донецком фронтах. Даже под цивильным пиджаком его широкие плечи выдавали выправку бывшего полковника ВДВ. Но в голубых и обычно спокойных глазах человека, много повидавшего в своей
