«она»? Горбаневская?
– Ну… – подтвердил он, стряхнул с ног свои модные «Адидасы» с косыми рубчатыми шипами на подошвах и, остужая свой пыл, по-шукшински уперся в землю босыми ногами.
– Серега, кочумай! – по-вгиковски укорил я его. – Это слишком! Горбаневская попросила тебя засветить кассету! Когда это было? У Свиридова в больнице? Ну? Что ты молчишь?
– А мне не хрен с тобой говорить! – вдруг остервенело, словно хмель снова ударил ему голову, озлобился Акимов. – Ты выпил мой коньяк и за мой же коньяк делаешь из меня психа! Вали отсюда!
– Хорошо, я куплю тебе коньяк. Но только после того, как ты скажешь, почему засветил ту кассету.
– Правда купишь? – тут же недоверчиво смягчился Сергей.
– Клянусь тремя лысыми.
Сергей стал тут же надевать кроссовки, говоря быстро и четко:
– Значит так. Разговор был во время съемки, но никто его не слышал, все слышали только Ярваша и Безлукова. Потому что Горбаневская вслух ничего мне не сказала, она говорила глазами… – Натянув кроссовки, Акимов стал завязывать шнурки, и было ясно, что он намерен тут же идти со мной за коньяком. – Да-да, когда я трансфокатором наехал на ее крупный план, она почувствовала камеру, повернулась ко мне и глазами сказала «нет, не надо». Всё, ты понял? – и Сергей встал. – А теперь пошли в «Софит».
– Подожди, Серега. Что я должен понять?
– Блин! – возмутился он. – За что тебя приняли во ВГИК?! Ты же тупой!
– Зато ты умный! – психанул я. – Семидесятилетняя Горбаневская поднялась из парижского кладбища, прилетела на «Мосфильм» и, обратившись в девушку, как вот эта Царевна-лягушка, шляется по павильонам. А ты скрываешь ее от нас, потому что она тебя об этом попросила взглядом своих прекрасных глаз. И ты хочешь, чтобы за этот бред я купил тебе коньяк? Какой именно? «Наполеон»? «Хеннесси»?
– Старик, – вдруг мягко сказал Серега и даже положил мне руку на плечо. – Ты знаешь, кто был ее следователем в шестьдесят восьмом году?
– Кто? – переспросил я. – И при чем тут?..
– При том, – сказал Акимов. – Главным следователем прокуратуры, который лепил ее дело в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, была Людмила Андреевна Акимова, моя бабушка. Теперь ты купишь мне коньяк?
5
На следующий день я, как всегда, когда нет съемки, приехал на студию к одиннадцати. В этом не было никакого нарушения дисциплины, наш рабочий день не может быть регламентирован, поскольку все зависит от съемочного процесса – если нужно, мы работаем и по шестнадцать часов без перерыва даже на обед.
Но стоило мне зайти в проходную и показать вахтеру мосфильмовский пропуск, как он сказал:
– Пашин? Антон? Тебя Серафима ищет.
Я изумился:
– Кто?
– Ну, Серафима, секретарша директора. Срочно звони ей.
Наверное, в любом другом случае я бы возмутился, почему вахтер,
