которое не знает жизни на земле, не ведает чаяний трудового народа».
С особым восторгом критик выделяет тему любви, развёрнутую в романе с кустодиевской живописной мощью и с толстовским эпическим размахом. Он приводит полюбившийся ему отрывок, пронизанный несравненной поэзией жизни: «…И ему несказанно и непереносимо возжелалось зарыться с макушкой в обжигающе жаркий сугроб её натянувшейся до стонущей виолончельной струной ядрёной, молодой стати, погрузиться в духмяные волны этих пышных, как весенние луга, золотых волос и раствориться в этой пленительной обоюдности без малейшего остатка, словно растворимый кофе в бурлящем кипятке чувства».
Вскоре «Лыжня» вышла отдельной книгой в известном издательстве «Сеча», сумевшем в яростной конкурентной борьбе добиться этого почётного права. Маститый литературный критик Тигран Аннигилевич оперативно сопроводил роман предисловием и послесловием. В первых же строках испытанный знаток словесности, ещё до рыночной эпохи перешедший в своём служении литературе на рыночные отношения, дал щедрую, как предоплата, оценку творению самобытного прозаика: «Я полагаю и даже, более того, утверждаю, что этому роману, который видится мне началом многотомной эпопеи о нашем Времени, суждено войти в долгую, благодарную память русской прозы. Разумеется, пока неизвестно, продолжит ли писатель своё повествование, однако его эпический замах столь неудержим, что вряд ли дело ограничится рамками одной книги. Несмотря на это, со всей ответственностью заявляю: и сама по себе „Лыжня“, по своей густой эстетической и художественной ценности (хотя где-то её стилистика для меня, выросшего, так сказать, на городской классике, неприемлема), представляет собой вполне законченное произведение, дающее новую точку отсчёта на бытие как мира в целом, так и нашей с вами страны. Вслед за Шолоховым и Гроссманом, Алексеем Толстым и Константином Симоновым у нас появился новый могучий летописец – Иван Бухвостов».
Само собой, авторитетное мнение известного критика дружно воспроизвели на своих страницах «Общак» и «Наш сомормышник». Многочисленным поклонникам Иван Иваныча особо запомнились его пророческие слова, процитированные в заключение Тиграном Аннигилевичем: «…Понял я тогда, разгадал, да попросту дотумкал, что завсегда управляла и управляет мной на лыжне не какая-то служебная сила вроде райкома и министров, генсеков и президентов, а Её Величество Судьба».
Если кто-нибудь по-настоящему угадывал всю мощь необъятного, как Сибирь, творческого потенциала Иван Иваныча, то лишь один Стас Мормышкин. Ведь рыбака не проведёшь, он нутром чует. К тому же и сама рыбка, которой лакомишься, – это же фосфор! Извилины питает, круче разгоняет мысль!
К той поре Стас Мормышкин, как сподвижник, был единогласно избран заместителем Иван Иваныча в его Общелитературном писательском фонде литераторов и писателей. Вместе они свершили почти невозможное – не глядя на
