умываясь, на окно, за занавесками.
Она была права. Полчаса спустя он уже сидел и пил кроличий бульон. Позже отведал и самого кролика. Через два дня – настолько быстро действовал ауреомицин – он пришел в норму. Ел, как конь. Бегал всякий раз, как ему приходило в голову, в паддок задираться с Робертсоном (правда, я ходила за ним по пятам и уносила обратно, прежде чем он получал такую возможность). Робертсон, чуя его унижение, оставался все время с Аннабель. Чтобы отвлечь Соломона от Робертсона, мы брали их с Шебой на прогулку. Именно так появилась идея купить пианино.
Однажды вечером мы повели их через холмы. Чарльз нес Шебу, которая в противном случае имела склонность говорить, что у нее болят лапы, и поворачивать обратно с полпути. Соломон неторопливо шел сзади. За одним из поворотов мы неожиданно наткнулись на молодого человека, сидящего на живой изгороди с магнитофоном. Предположением было, что он записывает голоса птиц, больше ничего нам в голову не пришло. Не желая его беспокоить, мы спустили Шебу к Соломону и тихонько повернули назад.
Обычно это был сигнал следовать за нами обратно, восторженно скача в траве и останавливаясь время от времени, чтобы поиграть в их любимую игру, состоявшую в том, что Соломон сидел на Шебе и кусал ее за шею; по какой-то причине, лучше известной им двоим, они проделывали это только на обратном пути с прогулки.
На этот раз, однако, была тишина. Никаких признаков кошек рядом с нами. Тогда мы снова повернули назад, и там, за поворотом, перед любителем птиц бок о бок сидела эта парочка. Слова были излишни. Поставленные под определенным углом ушки Шебы свидетельствовали о том, что она интересуется, что этот человек делает. Угол ушей Соломона выражал пристальный интерес к самому магнитофону. Молча мы подхватили наших питомцев и посадили себе на плечи. Молча, разве что несколько озадаченно, наблюдатель за птицами принял наши безмолвные извинения.
Конечно, наши старания не шуметь были бесполезны. Вися у нас на плечах, пока мы на цыпочках спускались по тропинке, кошки начали вопить в его сторону. Шеба – первая, как она всегда делала по отношению к удаляющимся незнакомцам, Соломон – присоединяясь из чистого энтузиазма. «Вот тебе и вся магнитофонная запись», – покорно сказала я. Тогда как Чарльз, сосредоточенный на самом магнитофоне, спросил: «Когда мы заведем себе пианино?»
Он мечтал о нем уже целую вечность. Он любил музыку. Как часто высказывался Чарльз, если бы у нас было пианино, я бы могла аккомпанировать ему, пока он играет на скрипке, а сам бы выучился играть на пианино, так что мог бы сочинять музыку.
Ни один из нас не играл уже значительное количество лет. Это произведет, указывала я, своего рода сенсацию в Долине – если мы начнем исполнять свои дуэты. Разыгрывание Чарльзом ученических пьес на фортепьяно тоже не пройдет незамеченным. Разве он не может сочинять музыку на флейте? – с надеждой осведомилась я.
Судя по всему, не мог. Ему нужно было пианино. После того
