выглядящие так, словно единственный способ, каким они перемещались из одного места в другое, было перемещение в королевском паланкине, со мной и Чарльзом в качестве носильщиков, то и дело навлекали на нас столько неприятностей, сколько не могла бы навлечь и целая ватага ослов, и сами были вовлечены в междоусобицу с черно-белым котом.
Кот этот был иммигрантом из соседней деревни.
Люди знали, кто были его хозяева, и его несколько раз доставляли домой, советуя кастрировать. Наша соседка мисс Веллингтон, которая беспокоилась о таких вещах, даже предлагала за это заплатить. Его же хозяева и слышать об этом не хотели. По-видимому, им нравилось иметь разгуливающего по округе кошачьего Капитана Блада. Старина Бутч не был бы уже сам собой, если бы они это сделали, говорили хозяева, любовно поглаживая его черно-белую круглую голову. Совершенно верно, не был бы, и Долина стала бы в результате куда более спокойным местом. Возвращенный домой, кот уходил обратно уже через несколько часов, выглядывая своих подружек и сцепляясь с парнями, и нам с Чарльзом, когда мы знали, что он поблизости, приходилось глаз не спускать с Соломона. Другие коты после одной стычки побаивались Бутча. Соломон же – наш темномордый Уолтер Митти[5] – проникся идеей, что это он, а не Бутч, Капитан Блад, и был готов биться насмерть, чтобы доказать это.
Почему кастрированный сиамский кот – в особенности с такой нежной душой, как Соломон, который, бывало, в шутку сильно пнет меня в руку задними лапами, а затем, обеспокоенный, не причинил ли он мне боль, встревоженно взглядывает на меня своими темно-голубыми глазами, после чего пинается нарочно мимо цели, – возжелал стать бойцом, было совершенно необъяснимо. Котенком он бросал вызов (и его после этого приходилось спасать) практически каждому коту в округе. Когда же стал взрослым котом, его вопли неизменно заставляли нас мчаться через всю Долину, с тем чтобы всякий раз обнаруживать, что к стене приперт не он, а совсем другой кот. Вопли как будто бы явно принадлежали существу, которого режут на части. Нам становилось ясно: если мы не поспешим, то никакого Соломона у нас вообще не будет. Оказывается, Соломон просто-напросто упражнялся в психологии; он рассказывал своему противнику, что он с ним сделает, если тот осмелится переместиться хоть на дюйм[6].
Однако когда на сцене появился Бутч, это было другое дело. Бутча было не устрашить восточными воинственными песнями, распушенным хвостом и боковыми крабообразными наскоками. Бутч переходил прямо к делу и дрался. К нашему изумлению, Соломон не оставался в долгу. Он приходил домой с разодранными ушами, с царапинами на морде, иногда с кровью на своей глянцевитой кремовой грудке – не важно. Стоило лишь ему заслышать разносящуюся по долине трубадурскую любовную песнь Бутча – и Соломона как ветром сдувало ему навстречу. Голос Бутча был таким тоненьким и писклявым в сравнении с сиамским голосом, что, как часто говаривал Чарльз, он никогда бы не подумал, что у Бутча есть необходимые условия быть котом, если бы не видел, как сам кот
Персонаж рассказа Дж. Тербера, неловкий, робкий человек, который убогость своей повседневной жизни скрашивает фантазиями о рискованных приключениях, в которых он настоящий мужчина и герой. Имя его стало нарицательным.
Мера длины, 2,54 см.
