как, – смутился исполинский айсберг, тая под лучами северного апрельского солнца, незаметно, но без капли сомнения. Он не мог поверить во всё сказанное, в искренность слов более всего поразивших его душу. Его глаза опустились, впервые за долгие годы заиграла лёгкая улыбка.
“Как так? Не боится, стало быть видит насквозь? Ведь я так мягок”, – думал в растерянности лесной отшельник. А её откровенная смелость и воля к свободе. Бесстрашие перед его образом. Однако это снова уводит мысли Антипа в сторону того, что Лола знала его лучше, чем он сам себя.
Ночь скрыла свет. Оплавленная свеча на столе, скользкий взгляд хитрых звёзд. Колонны, втыкающиеся в небо, нашедшие в нём опору, неподгибающиеся, но готовые обрушиться прямо на айсберг. Большой и холодный, он не таит угрозы, он несёт совершенство. Туман, текущий из триумфальной арки древнегреческих строений, он тает, тёплый как молоко. Он знает своё дело, а я знающий всегда помнит.
Айсберг в тропиках! Он уже изошёл туманом. Исполненные белизны колоссальные колонны, не желающие более рушиться, белёсая истина мглы, кою породила бездушная глыба кристальной воды. Мир покрыли симметричные точки, летящие внутрь фигур. Целеполагание иль стрелы предопределения!
Всё это пронеслось в один миг…Где? – Лола очнулась из сладкой неги сна. Светало. Было заметно, что он нежно её заранее укрыл: от всех невзгод, от тьмы, что похищает надежду, от злопакостных страхов, но и от игривых лучиков солнца, теперь не им ласкать её.
Стрела времени пронзила недели. Лола конечно не собиралась домой, но как всё-таки тягостна неизвестность. Ищут ли её? Или же злобно радуются такой удачной пропаже. Отчасти она оказалась права в догадках – три дня её искали, но быстро успокоились: “Поделом ей, волки съели дурочку”.
Не всё было так чудесно, скука не оставляла её душу. Как можно сидеть даже в хоромах, но без света и новизны? Она была испугана этим фактом, но спасена и окутана заботой, не оставляющей ни капли сквозняка. Однако, это всё-таки не помогло.
Когда Лола ужасно заболела, её мягко-мягко закрутили в бинты пауки, со всех сторон обогревали дикие лесные коты, а он готовил горячее молоко. То самое! С упоением пила она единственное лекарство, что имели в глуши, роняя капли на красную кожу. Её душил жар и больное горло, потому что Лола любила громко петь. В течении ночи свет лучинки в палатах не исчезал, а ночные бабочки колыхались и шуршали в стареньких тюлях. И он вновь нёс ей молоко!
Пауки стягивали её ещё туже, чтобы ни один ветерок не поддул больной под покрывало. Она крепилась и терпела с волей.
– Это делает мне приятно, это так насладительно, – и она уже левитировала, в подвешенном состоянии, до изумления странно и приторно улыбаясь.
Часы капали растянувшись, как паутина, в которую она была оплетена. А в небе блестела Aurora Borealis, завидующая её безумному бреду.
Лола заснула и вновь горячее молоко!
Пауки то снимали очки, то вновь одевали, перекидываясь взглядами и прогнозами о её состоянии друг
