казалось, что теперь в Арзамасе я буду еще более одинок: надо мной будут презрительно смеяться, как когда-то над Тупиковым. Мать будет тихонько страдать и еще, чего доброго, пойдет в школу просить за меня директора.
А я был упрям. Еще в Арзамасе я видел, как мимо города вместе с дышавшими искрами и сверкавшими огнями поездами летит настоящая, крепкая жизнь. Мне казалось, что нужно только суметь вскочить на одну из ступенек стремительных вагонов, хотя бы на самый краешек, крепко вцепиться в поручни, и тогда назад меня уже не столкнешь.
К забору подошел старик. Нес он ведро, кисть и свернутые в трубку плакаты. Старик густо смазал клейстером доски, прилепил плакат, разгладил его, чтобы не было морщин; поставив на землю ведро, оглянулся и подозвал меня:
– Достань, малый, спички из моего кармана, а то у меня руки в клейстере. Спасибо, – поблагодарил он, когда я зажег спичку и поднес огонь к его потухшей трубке.
Закурив, он с кряхтеньем поднял грязное ведро и сказал добродушно:
– Эх, старость не радость! Бывало, пудовым молотом грохаешь, грохаешь, а теперь ведро понес – рука занемела.
– Давай, дедушка, я понесу, – с готовностью предложил я. – У меня не занемеет. Я вон какой здоровый.
И, как бы испугавшись, что он не согласится, я поспешно потянул ведро к себе,
– Понеси, – охотно согласился старик, – понеси, коли так, оно вдвоем-то быстро управимся.
Продвигаясь вдоль заборов, мы со стариком прошли много улиц.
Только мы останавливались, как сзади нас собирались прохожие, любопытствовавшие поскорее узнать, что такое мы расклеиваем. Увлекшись работой, я совсем позабыл о своих несчастьях. Лозунги были разные, например: «Восемь часов работы, восемь сна, восемь отдыха».
Но, по правде сказать, лозунг этот казался мне каким-то будничным, неувлекательным. Гораздо больше нравился мне большой синий плакат с густо-красными буквами: «Только с оружием в руках пролетариат завоюет светлое царство социализма».
Это «светлое царство», которое пролетариат должен был завоевать, увлекало меня своей загадочной, невиданной красотою еще больше, чем далекие экзотические страны манят начитавшихся Майн Рида восторженных школьников. Те страны, как ни далеки они, все же разведаны, поделены и занесены на скучные школьные карты. А это «светлое царство», о котором упоминал плакат, не было еще никем завоевано. Ни одна человеческая нога еще не ступала по его необыкновенным владениям.
– Может быть, устал, парень? – спросил старик, останавливаясь. – Тогда беги домой. Я теперь и один управлюсь.
– Нет, нет, не устал, – проговорил я, с горечью вспомнив о том, что скоро опять останусь в одиночестве.
– Ну, ин ладно, – согласился старик. – Дома только, смотри, чтобы не заругали.
– У меня нет дома, – с внезапной откровенностью сказал я. – То есть у меня есть дом, только далеко.
И, подчиняясь желанию поделиться с кем-нибудь своим горем, я рассказал старику все.
Он
