грязные прилавки, расшатанные металлические стеллажи, стертое линолеумное покрытие. Кислый душок от позавчерашнего оливье в салатном отделе и смрад от умерших своей смертью кур из отдела кулинарии. Горы списания и просрочки, царящее повсюду зловоние, въевшаяся в рабочую спецовку грязь и пойманные на себе крысиные блохи.
Задроченные и злые, тамошние покупатели толпятся меж рядов дешевизны, ругаются друг с другом и с персоналом, придирчиво выбирают между тем что вкуснее, полезней, питательнее – и тем, что дешевле на четыре рубля. Выкапывают из распродажных сеток копеечные носки и футболки из вредной для кожи синтетики, фуфлыжные китайские электрочайники и пластиковую посуду из непищевых полимеров. Сметают с полок бомж-пакеты с рисовой лапшой и крахмальное говнецо в стаканчиках, соевую тушенку от "Главпродукта" и дерюжную туалетную бумагу третьего цикла переработки. В это время жирные крысы курсируют по складским помещениям, а ватаги бомжей атакуют дебаркадер, отталкивая друг друга в момент, когда товаровед скидывает им с разгрузочной платформы отрепья гнилой капусты, битые яйца, потраченные грызунами сыры и упаковки с просроченным бакалейным товаром.
В "НАШЕМ" все по-другому. Изумительный блеск бьет в глаза отовсюду, в кондиционированный воздух впрыснуты цветочные ароматы, а красивые упаковки уложены с толком, с чувством, со всей любовью, которую только можно купить за приличную по российским меркам зарплату. Ни тебе грубой охраны, ни пьяных грузчиков, ни обозленных своей жалкой жизнью посетителей. Никаких признаков антисанитарии, гниения или порчи, словно доступ сюда закрыт даже пыли.
Пройдя к алкогольному отделу, мы с Онже не сговариваясь замираем подле высокого стеклянного шкафа и несколько минут созерцаем его недра в молчании. Здесь хранится самое дорогое пойло, которое я когда-либо видел. Одна бутылка – сто пятьдесят тысяч рублей. Одна бутылка – триста тысяч рублей. Одна бутылка – четыреста тысяч. Одна бутылка – я протираю глаза. Это сколько нужно зарабатывать, чтобы позволить себе пить по вечерам коньяк за полмиллиона?
– Работать на него ты всю жизнь заебешься, – через губу цедит Онже. – Чтобы двадцать косарей баксов за пузырь ноль-семь выложить, бабки не зарабатывать нужно, а поднимать.
На самой нижней полке соседнего шкафа, в пяти сантиметрах от уровня пола мы находим пятизвездочный "Арарат" для бедных. Сунув пузырь подмышку я любопытничаю ассортиментом. Перебираю бутылки, рассматриваю этикетки. Блестят, сверкают – пыльку сдули, начистили стеклышки. Веселый Гандж озорства ради толкает меня под руку. Одна бутылка падает и с хрустальным звоном вдребезги разбивается о кафель.
– Че, валим уже? – Онже сгибается пополам от смеха. Его, кажется, тоже неплохо взяло.
В "Помойке" охрана то и дело задерживала покупателей. Чаще всего за кражи, но иногда за отказ оплатить разбитый товар. Не знающие своих прав и привыкшие к произволу людей в форме посетители позволяли бывшим ментам шмонать их карманы, добровольно отдавали им паспорта, оплачивали поврежденные ненароком покупки. В "НАШЕМ" откуда-то из-за стеллажей материализуется в воздухе уборщица
