из них мужественность и охотничий инстинкт, но Милен знала: они все еще есть у них внутри. От этих мыслей ее бросило в жар, но не от смущения, от воспоминания. Ей завладела тайная надежда снова распалить его, вызвать чувства, которые – Мила была в этом уверена – Жан раньше не испытывал. Она бы никогда не отказалась от удовольствия увидеть его побеждённым.
Они прошли в розовую гостиную, которая нравилась Милен гораздо больше, чем любимая Терезой – голубая. Она была меньше и более уютная. Пара белых кожаных диванов вдоль стен, мраморный портал камина с множеством милых безделушек, круглый стол у окна, в центре которого стояла высокая ваза с потрясающими нежно-розовыми пионами. Солнце покрывало сусалью лепестки цветов, подмигивало солнечными бликами на золотой кайме фамильного фарфора и шелковой обивке стульев.
Стол был накрыт на четыре персоны, все так, как и планировалось ранее. Никаких неожиданностей быть не должно. Милен словно специально отмечала про себя детали: это это хоть как-то сдерживало ее волнение. И к тому времени, как Поль отодвинул ей стул, помогая сесть, она уже почти успокоилась.
Мила решила не придаваться меланхолии, тем более этот совершенно нелепый казус на пороге вернул ей присутствие духа. Наверное, уже ничего более абсурдного не могло с ней сегодня приключиться. Да и мсье Бушеми, судя по всему, был настроен дружелюбно.
Все расселись по местам. Тереза, как обычно, была само радушие и занимала присутствующих легкой, ничего не значащей беседой, одновременно давая указание Луизе насчет выноса блюд.
Жан выглядел сегодня необычно: никакого галстука, никакого строгого костюма. Он был в коричневом бархатном пиджаке, надетом поверх темно-серой рубашки. Мила уже видела его без галстука, когда из-за плохого самочувствия он несколько дней оставался дома, но сейчас это было совсем другое. Она, сама того не осознавая, украдкой бросала на него взгляды, пытаясь прочитать по абсолютно нейтральному лицу, что происходит в его душе, о чем он сейчас думает и думает ли о ней? Ее тайный взгляд скользил по его губам к подбородку, нырял в расстёгнутый на несколько пуговиц ворот рубашки и останавливался на ямке у основания шеи, которая едва заметно дрожала, отсчитывая удары его сердца. Мир исчезал на миг, оставляя ее наедине с бьющейся под его тонкой кожей венкой. Но стоило ей опомниться и прийти в себя, как взгляд ее соскальзывал на белую шелковую скатерть и возвращался к тарелке с великолепным стейком из лося. Это странное удовольствие смотреть на него украдкой повергало ее в экстаз. Особенно когда она чувствовала, что и его, казавшиеся бесстрастными, глаза начинали свой поход по ее лицу и тоже, не удержавшись, ныряли в вырез ее легкой блузки.
Мила была настолько поглощена этой незатейливой игрой, что вздрогнула от неожиданности, когда услышала голос Поля, обращенный к отцу. Она замешкалась, решая, стоит ли ей тоже подняться из-за стола и присоединиться к поздравлениям или момент безвозвратно упущен? Тогда ее подъем будет выглядеть так же нелепо, как падение в ноги имениннику, если не хуже. Тело ее то напрягалось,
