глухим, а свет в окне более тусклым, я в спешке выбрался из-под дивана и аккуратно, крадясь вдоль стены, отступал к выходу, стараясь разглядеть происходящее на улице. Баба Надя, кричащая уже, очевидно, вне дома, делалась всё тише и тише, значит, у меня появился шанс выбраться, но тянущее чувство какого-то безумного любопытства вперемешку с непреодолимым желанием разобраться во всём происходящем тянули меня к окну, – да, это была глупая прихоть, но я безответственно последовал ей. Присев на корточки, я выглянул в окно из нижнего угла. Сквозь грязные стёкла мне удалось разглядеть с десяток исхудалых, бледных, как чистая простыня, людей, походящих на запущенных онкобольных, со свечками в руках. Все они стояли на месте, но вскоре, как по команде, резво двинулись в сторону выезда из села.
Для меня не было шанса лучше, чем сейчас. Я вышел в сени, опираясь на стену в кромешной темноте, и медленно направился к выходу, как вдруг ноги мои стали ватными, а дыхание болезненно спёрло.
«Он тут», – прошептал дед из темноты.
Его шаги были медленные, в отличие от бабкиных. Тогда, смекнув, что это богомерзкое создание не видит меня в темноте, я короткими перебежками поспешил в другую от него сторону и наткнулся на приставную железную лестницу. Шаги затихли, скрипнула дверь комнаты.
«Ошибся, старый!» – воодушевляясь, подумал я.
Лестница упиралась в плотно закрытый деревянный, на ощупь, люк. Упершись в него двумя руками и чуть не свалившись вниз, я смог приподнять его. Он вёл на чердак, усыпанный мокрыми опилками и тушками мёртвых птиц. Я забрался туда, захлопнул люк и мельком огляделся, в надежде выбраться наружу через какую-нибудь дыру, и вот, когда подходящая была найдена, до моих ушей донёсся тихий сдавленный стон. В углу, прикрытый остатками крыши, как балдахином над кроватью, привязанный тонким шпагатом к сырой скамье, лежал Ромка. Его рот, ноздри и даже уши были забиты маленькими камешками, в свете луны я осмотрел их и с ужасом осознал, что уже видел подобное в руках у мальчишки в зелёных шортах. Узнав меня, он начал мычать и трясти головой.
Освободив рот друга от камней, я услышал, как за моей спиной открывается чёртов деревянный люк.
– Беги отсюда, беги! – через силу кричал он, выкашливая камушки из горла.
Из люка показалась лысая голова. Лунный свет скользнул по мерзкой ужасной ухмылке, застывшей на дедовом лице.
– Обряд надо, рано, надо пить чай, – сквозь зубы сказал он.
Хвала моей выдержке, что не позволила мне рухнуть в обморок на крыше. Спотыкаясь, я подбежал к дыре, спрыгнул вниз, больно приложившись коленом, но, несмотря на это, ничуть не сбавил скорости и, что было сил, припустил сквозь колючий кустарник, из-за которого чуть не лишился глаза, зацепив лицом ветку, в лес, а затем между деревьями прямиком на дорогу. Подбегая к трассе, я услышал нечеловеческий рёв бабы Нади, что эхом разнёсся по окрестностям, а затем за ним последовал оглушающий гул, казалось, раздавшийся откуда-то из-под земли, но и ему было не под силу меня остановить.
