в тени могучей ветлы, подпиравшей стены ветхой амбулатории возникли два сиреневых огонька. Вначале Микита подумал, что так могли бы светиться подфарники бузыкинского «уазика», если бы их по ошибке выкрасили в другой цвет… Затем он решил, что свечение ему просто чудится, и старательно потер свои глаза, но нет, огоньки и тут не исчезли. Не мигая, они постоянно перемещались и приближались с каждой минутой. Прошло еще немного времени – и на освещенную часть улицы вышла кошка. Ее глазам и принадлежал этот таинственный и магический свет, сбивший с толку нашего богатыря. Животное было на редкость тощим, облезлым, с поджарым брюхом и изогнутым в виде вопросительного знака хвостом. Клочьями торчала ее угольно-черная шерсть, на лапках переходящая в кокетливые белые «носочки». Подойдя и остановившись неподалеку от тамбура, где из-за дверного стекла на нее таращился Микита, кошка уселась на мостовую, прилизала торчащую шерсть и уставилась на верзилу своим жутковато-ярким, мерцающим взором.
Отворив дверь, вышибала рявкнул на нее: «Брррррыссь!» и пошарил глазами по мостовой в поисках булыжника поувесистей. Облизнувшись, кошка подобралась и угрожающе зашипела.
– А ну, пшла!.. У, стерва… – окрысился Микита, замахиваясь на странную тварь тяжеленным дрыном, которым по ночам подпирали дверь.
Однако в следующее мгновение кошка взвилась вверх и, растопырившись в воздухе одним прыжком преодолела разделявшее их расстояние и упала прямо на лицо Миките, впившись клыками – во вздувшуюся синюю жилу на шее. От неожиданности, боли и страха Микита заревел дурным голосом, но в следующее мгновение рев его сменился каким-то странным булькающим всхлипом и его внезапно обмякшее тело мешком осело в тамбуре…
* * *
– Ч-ч-лавее-к! – воскликнула старуха. – Минька, подь суды!
Звали ее Хивря, или Бабка-Хивря, как ее звал толстомордый парень с хоречным лицом. И вела себя она пренагло, требуя то одного, то другого, то отсылала обратно балык, то требовала себе жалобную книгу и рисовала в ней чертиков, Миня все терпел, уже рисуя себе в мыслях суммы, на которые он ее обдерет. Правда, теперь ее компания увеличилась и вдобавок к толстомордому, которого она звала Аредом, рядом с Хиврей примостилась и потасканного вида девица привокзального пошиба в черном залатанном платьице с большим вырезом, из которого почти выскакивали ее тощие груди, и безобразно выглядевшей меховой горжеткой. Девица таращила на всех свои большие зеленые глаза и ядовито улыбалась широким чрезмерно накрашенным ртом.
– Эй, половой! – взвизгнула Хивря, – приборчик для моей милочки, для моей кисоньки-муроньки, для Ерахточки моей сладенькой!..
– Сей секунд! – осклабился Миня и вновь поскакал на кухню.
Однако стол уже отказывался вместить какое-либо новое блюдо. Икра и осетрина, грибы и крабы, корейка и буженина, салями и сервилат, анчоусы и сардины – все эти яства, давным-давно покинувшие букашинские магазины и переселившееся
