и одна десятая? Ты шутишь?
– К сожалению, нет.
– А что там за повреждения? – спросил Мельберг, наклоняясь вперед.
Патрик помедлил.
– У нее раны во рту и вокруг губ.
– Вокруг губ, – скептически произнес Мельберг.
– Да, – словно оправдываясь, ответил Патрик. – Это не много, я понимаю, однако, учитывая то, что все дружно заявляют, будто она вообще не пила, а у нее такое колоссальное содержание алкоголя в крови, мне это кажется подозрительным.
– Подозрительным? Ты хочешь, чтобы мы начали расследование только потому, что тебе мерещится нечто подозрительное?
Мельберг поднял бровь и посмотрел на Патрика. Ему это не нравилось, основание казалось слишком слабым. С другой стороны, если прежние странные идеи Патрика себя оправдывали, то, может, стоит ему не мешать. Под напряженным взглядом подчиненного он с минуту подумал и наконец сказал:
– Ладно. Потрать на это несколько часов. Если вы – ведь я полагаю, ты потащишь за собой Мулина – обнаружите какие-либо признаки того, что дело нечисто, валяйте, продолжайте. Но если ничего толкового с ходу не найдете, то я не желаю, чтобы вы попусту тратили время. О’кей?
– О’кей, – с явным облегчением согласился Патрик.
– Ладно, тогда отправляйся работать, – распорядился Мельберг, махнув правой рукой. Левая уже опускалась к нижнему ящику.
Софи осторожно вошла в квартиру.
– Ау! Керстин… ты дома?
В квартире стояла полная тишина. Софи уже успела проверить – на работе Керстин не было, она сказалась больной. Ничего удивительного – Софи саму, принимая во внимание обстоятельства, освободили от школы. Но где же она может быть? Софи стала обходить квартиру, но слезы хлынули потоком, и девушка, кинув рюкзак на пол, села прямо посреди ковра в гостиной. Она закрыла глаза, пытаясь не видеть того, что сейчас причиняло ей такую боль. Все вокруг напоминало о Марит. Сшитые ею занавески, купленная совместно для украшения новой квартиры картина, подушки, которые Софи, полежав на них, никогда не взбивала, чем вечно расстраивала мать. Как Софи с ней ссорилась! Кричала на нее и злилась, потому что та предъявляла требования, устанавливала правила. Но вместе с тем это доставляло Софи удовольствие. Ругань и ссоры приучили ее тянуться к стабильности и упорядоченности. И главное, несмотря на протест, провоцируемый ее подростковым организмом, Софи ощущала уверенность от сознания, что она здесь. Мама. Марит. Теперь остался только отец.
Почувствовав у себя на плече руку, Софи подскочила. Подняла взгляд.
– Керстин? Ты дома?
– Да, я спала, – ответила Керстин, опускаясь на корточки рядом. – Как ты?
– О, Керстин, – только и произнесла Софи, уткнувшись лицом ей в плечо.
Женщина неловко обняла ее. Они, как правило, обходились в общении без физического контакта – когда Марит переехала к Керстин, Софи уже вышла из того возраста, когда детишек
