И света в конце тоннеля не было. От безысходности люди спивались, шли на преступления, и совершали самоубийства. Сейчас про таких вы можете сказать, что это были слабые люди. Но как вы можете понимать этих людей, которые в одночасье лишились всего: работы, сбережений, семьи, будущего и, наконец, страны. Лихие 90-е были своего рода шлифовальной машиной. Кто проходил под бесчисленными жерновами и молотками, тот, кто не ломался становился крепче алмаза. Остальные шли в расход.
Я стал предпринимателем не по своей воле. Отец и мать торговали на рынке чтобы выжить, и им нужны были свои рабочие руки. На рынке кругом рыскали воры и наркоманы. Надо было сторожить товар. Бандиты дважды в день ходили и собирали дань за место на рынке. Тех, кто отказывался платить, избивали и забирали весь товар. Однажды у меня на глазах избили немолодого торгаша и его сына. Торгаш не мог заплатить, а когда ему стали угрожать начал громко кричать, ругаться. Его избили на глазах у всего рынка. Тогда я первый раз увидел, что такое безразличие. Люди расходились в стороны и отводили глаза в сторону, делая вид, что не видят. Милиционеры, которых он так отчаянно звал, курили в стороне, не вмешиваясь, и ждали, когда потерпевшего надо будет увезти с глаз долой. Или вызвать ему скорую помощь. Прочие не хотели вмешиваться. Торгаш был весь в крови. Когда его сын заступился за отца, то избили и его. Они убегали с рынка бросив вещи, все в крови. Бандиты спокойно взяли их вещи в сумках, небрежно покидали в них барахло и ушли с сумками. Их никто не остановил. За оставшиеся на земле вещи началась драка. Другие торгаши, разномастный сброд рынка и посетители набросились на лежавший товар и начали его растаскивать. Когда посетители тащили вещи с земли, воры тащили у ротозеев кошельки из карманов.
Мои родители смотрели на это издалека. Я глядел на это из любопытства. Но времени на развлечения не было. Мы продавали. Торговля в то время была бойкая. Родители интуитивно чувствовали что нужно покупателям и закупали именно тот самый товар. Мы приходили с четырьмя баулами и уходили налегке. Был простой девиз: «Если не продашь ты, то продадут другие». И меня наряжали как куклу-матрешку. Поверх моей одежды, зимой на меня одевался пуховик на продажу, в руки давались вешала с женскими вещами. И я ходил и кричал громко, как в рупор: «Покупайте».
Так продолжалось до тех пор, пока я не встретил на рынке свою учительницу математики. Она была человек советской закалки – настоящий коммунист. И торговать чтобы выжить, для нее было синонимом спекулянт— бездельник. А тут еще и ребенок двенадцати лет. И не могу поклясться, что с ее легкой руки или по воле судьбы, но с этого времени в школе меня начали бить со страшной силой. Школа превратилась в концлагерь. Пять дней в неделю на переменах меня били местные хулиганы. Так они хотели выслужиться в глазах учителей, как псы перед хозяевами. А на уроках учителя унижали за то, что я торгую, выставляли меня перед классом и клеймили позором называя спекулянтом. И только два дня в неделю я был предоставлен сам себе. Я был свободен и независим. Я был на равных с другими, был «свой». Неудивительно, что я быстро повзрослел. Ощутил вкус денег. И не слушайте
