с Чудиком сбрасывали шлемы и скафандры, чтобы окунуться в реке, она отвернулась, ушла осматривать дальше. На контейнере с мешками муки истошно вопил тощий котенок, видно забрался через щели в досках и спал там, когда его подняли в воздух. Она долго кискала, но он боялся и белок, окруживших его, и человека, нырнул через свою лазейку вовнутрь. Уля сбегала за кусочком рыбы и, просунув руку меж досок, протянула ладонь с приманкой. После некоторого затишья она почувствовала, что он принюхивается и, схватив кусочек, урчит в темноте.
Подошли счастливые добытчики, подивились шипящему члену экипажа. Первуша ловко ухватил его за шкирку, отнес в дом, сунул в какую-то ячейку в стене и выдал чистого заморыша в руки Ульяне. Котенок был в ступоре, ему что-то капнули на язычок, напоили через трубочку и уложили спать осоловевшего малыша на подоконник.
Ульяна давно перестала удивляться, но по трафаретным надписям на таре поняла, что всё добро с военного склада. Их просто расстреляют, когда найдут. А искать непременно будут. Ухватить круговым клещевым захватом и унести целый сарай могла только «стрекоза» Главного, ясно, что стены рассыпались при перелете, крышу разметало. И сказать-то им было нечего за такие подвиги. А ребята подсчитывали запасы, сокрушались, что на тысячу лет маловато будет.
– Вы что, боги? Неизвестно проживем ли мы еще один день за такие проделки?
– Разве что-то не так, Ульяна? Разве не на базе хранят запасы для человечества? Вот всё есть – и зерно, и мука, инвентарь настоящий, железный, валенки, а тетрадок нет, и золота нет. Вот зачем тебе это?
– Я хотела письмо написать Саньке, чтобы не переживал сильно…
– Письмо? То есть сообщение. Понятно, иной связи вы еще не изобрели.
– Ну почему? Телефонная, телеграфная связь, но всё это в городах, а мы в тайге. И как мы войдем в город или поселок в таком виде? Если сразу не арестуют, то примут за привидения. Люди иначе одеваются. И обуваются!
– Разве? А когда я увидел тебя, то подумал, что вы как в раю ходите нагими.
Ульяна покраснела, отвернулась. Первуша пожал плечами, посмотрел на отца.
– Ладно-ладно, слетаем мы за твоим Санькой, если уж это так важно.
– Не надо, ему в университет поступать, не трогайте его.
– Ты скажи, если хочешь вернуться? Мы же стараемся так, как мы это понимаем.
– Возвращаться мне нельзя, но и воровать грешно по любым законам.
– Мы знаем заповеди, но разве стратегический запас не для людей создан? И как это «расстрелять»? Мы не понимаем значения слова, действия?
– А говорите, читали Достоевского, там Раскольников-то старушку убил топориком как раз за денежку.
– Ульяна! Это же роман, а не реальная жизнь! Разве можно убивать? Неужели у вас орудуют такими способами?! Всего-то тридцать второй год, а не девятнадцатый век!
– Двадцатый век сейчас! Тысяча девятьсот тридцать второй год, ребята!
– О, Господи… С цифровыми
