во всех грехах. Называют tête carrée[21]. Нет. – Бен Хадли кивнул в сторону трех мощных сосен, едва покачивающихся на ветру. – Я верю в личности, а не в коллективы.
«В этом заключается одно из главных различий между англоязычными и франкоязычными квебекцами, – подумал Гамаш. – Англичане верят в права индивида, а французы чувствуют, что должны защищать коллективные права. Защищать свой язык и культуру».
Это был старый и подчас горький спор, правда редко влияющий на отношения между людьми. Гамаш вспомнил напечатанную несколько лет назад в «Монреаль газетт» статью одного колумниста, который заметил, что Квебек действует в реальности, а не на бумаге.
– Ситуация меняется, месье Хадли, – мягко сказал Гамаш, надеясь снять напряжение, сгустившееся над их скамейкой.
Англо-французский спор в Квебеке был поляризующей силой. Гамаш подумал, что лучше оставить его политикам и журналистам, которым больше нечего делать.
– Ой ли, старший инспектор? Неужели мы и в самом деле становимся более цивилизованными? Более толерантными? Менее склонными к насилию? Если бы что-то менялось, вы бы не приехали сюда сегодня.
– Вы говорите о смерти мисс Нил? Думаете, это было умышленное убийство? – Сам Гамаш склонялся именно к этому.
– Нет, не думаю. Но я знаю, что, кто бы ни сделал это с ней, он так или иначе замышлял убийство сегодня утром. По меньшей мере убийство невинного оленя. Это не цивилизованное действие. Нет, инспектор, люди не меняются. – Бен опустил голову и принялся перебирать поводок пальцами. – Может быть, я и ошибаюсь. – Он посмотрел на Гамаша и обезоруживающе улыбнулся.
Гамаш разделял чувства Бена относительно охоты, но насчет людей никак не мог с ним согласиться. В любом случае разговор получился откровенный, а в этом и состояла его работа – вызывать людей на откровенность.
Он был занят все два часа, прошедшие с тех пор, как он покинул Бовуара. Он прошел с Питером Морроу и Беном Хадли в церковь, где Питер сообщил жене о смерти Джейн. Гамаш наблюдал, стоя в стороне у двери: ему было важно увидеть ее реакцию, а вмешиваться он не хотел. Он вышел из церкви и вместе с мистером Хадли направился назад.
У входа в эту очаровательную деревню Гамаш оставил Бена Хадли и зашел в бистро. Найти его было легко по голубым и белым навесам и круглым деревянным столам и стульям на тротуаре при входе. Несколько человек попивали кофе, глядя, как старший инспектор приближается по дороге.
Когда его глаза привыкли к освещению в бистро, он увидел не один большой зал, как предполагал, а два, каждый со своим камином, в которых весело потрескивали поленья. Он увидел разнородные старинные столы и стулья. Перед несколькими столиками стояли кресла, обитые старинной выцветшей материей. Каждая вещь словно находилась здесь с самого начала. Гамаш и сам нередко покупал антикварные вещи, а потому умел отличать плохое от хорошего и понимал, что буфет в углу с резьбой в виде алмазных граней, в котором были выставлены тарелки и столовые приборы, – вещь довольно редкая. В дальнем
Квадратноголовые
