тысячную купюру.
– Ваша тысяча, – уточнил продавец, – сдача двести сорок семь! Что-то не так? -
Виктор не торопился брать сдачу.
– Слушай торопыга, да если округлить цену на ведерко до двухсот, а каждый брикет пусть будет по семьдесят то на четыре умножить. Даже триста пусть будет, это выходит пятьсот! А ты мне сдачу суешь в двести рублей! Где у тебя совесть? Считать не умеешь!?
– Ой, – смутился продавец, – ваша, правда, – извините, ошибся! Вот Ваша сдача!
Он добавил ещё пятьсот рублей сдачи, и мы отошли от прилавка. Что на меня нашло, но, я как зачарованный был уверен в правильном счете.
Поезд плавно тронулся и мы всем купе дружно зашуршали обертками мороженного.
Виктор, сама галантность, успел выпросить у проводника, две чайные ложечки и преподнес цветное ведерочко с мороженым девчонкам.
Тут до меня дошло, даже по округленным расчетам, Витька, продавец передал нам двести рублей…
– Не двести, а двести сорок семь, да ты не расстраивайся, только на тех пассажирах, что стояли впереди нас, он на восемьсот двадцать наварился, а после нас сколько?
– Как ты смог узнать, насколько он обсчитал тех, что были впереди нас? – удивился я.
– А у меня чутьё на деньги, я их влёт считаю, да и всегда они ко мне липнут, вроде как к магниту. Только магнит железо притягивает, а я деньги!
– Как можно притягивать к себе бумажки, пусть и такие как деньги – удивился я.
Народ в купе и его окрестностях начал прислушиваться к нашему разговору.
– Нет, деньги не летят и не липнут ко мне, ни к рукам, ни к карманам! – Витек неспешно смаковал свое мороженное, – Просто я знаю, сколько, у кого денег и если среди них есть приобретенные нечестным путем, то эти деньги как бы чувствую особо. И если есть хоть какая-то лазейка, то они эти денежки сами притянутся ко мне…
– Так, что, получается – вор у вора дубинка украл? – не выдержал я.
Наш разговор с интересом и нескрываемым любопытством слушало все купе. Девчонки, доев мороженное, не торопились собрать и выбросить обертки, верткий сухощавый мужчина в сером пиджаке и такой же кепи, не пошел за чаем и сидел, разглядывая дно пустого стакана, сосед крепкий мужчина с волевыми чертами лица, отложил газету с кроссвордом, слушал нас, скрестив руки на груди.
– Почему сразу вор? – немого обиделся Витёк, – вот работал я у фермера. Утром как солнце немного росу сгонит с валков, на комбайн и вперёд молотить, и так до вечера. Двадцать дней, по пятнадцать часов! Настало время расчета, а он и говорит – четырнадцать тысяч я у него заработал, по штуке в день не выходит! Вот крохобор!
Рядом, на таких же полях, такой же комбайн, хозяин, платил по две тысячи в день, и это не учитывая питание! Высказал я это ему, а он говорит: «Так он часть урожая продал и деньги у него есть, вот он и рассчитывает рабочих, а я без налички, могу тебе заплатить только пятнадцать». Такого жмота я еще не видел! И тут меня понесло!
– Да у тебя в сейфе пятьдесят
