к деду, в двадцать четвертую. Папу я и не знал совсем, он умер, когда я еще не родился. Только на фотокарточке видел. Дед говорил, я не его внук, что мама… нагуляла. Но это неправда. Мама очень любила папу. Я просто родился раньше, чем нужно. А потом и бабушка умерла. Дед тогда выгнал маму из этой квартиры, заставил жить с ним и ухаживать за ним. А сюда никогда больше не заходил. Мама ему не перечила, была очень тихая всегда. Я пока маленький был, не понимал ничего, а потом защищал ее, уговаривал уйти, неважно куда, но дед к тому времени ее совсем застращал. А потом… – Лешка многозначительно взглянул на Галку, изобразив, будто затягивает петлю на шее, – она уехала. А квартиру продала. Вам вот.
– А ты?
– А я остался. Я виноват.
– Да что бы ты сделал-то? – вздохнула Галка, вспомнив страшного деда, который ее и с одного-то раза «застращал», не то что убитую потерей мужа робкую женщину.
– Не знаю, – тихо произнес друг. – Я виноват, что не уговорил маму, пока не стало поздно.
Потом они долго сидели молча, вздрагивая от каждого шороха, и Галка не решалась задать самый главный вопрос.
– Что ты посоветуешь делать? – наконец произнесла она.
– Готовься к школе, – угрюмо посоветовал сосед. – И молчи.
– А папа с мамой?
– Они ничего не узнают. Взрослые никогда не слушают.
– Неправда! – огрызнулась девочка. – Мои всегда слушают. Они любят меня.
– Они оставили тебя одну, больную, а сами уехали на море, – парировал сосед. – Мама тоже меня любила. Я тоже думал, что она слушает. И верил, что когда-нибудь мы уедем.
– Прости, – твердо возразила Галка, – но не надо сравнивать. Твоя мама – это твоя мама. А мои родители – это мои родители. И я не позволю, чтобы с ними случилось что-то плохое. И с бабушкой тоже. Мне есть за кого бороться.
– И каким это способом? – В Лешкином голосе прорезалась насмешка.
– Гугл подскажет, – заявила девочка, уверенно вытаскивая телефон.
Глава 8
Первая попытка
В двадцать четвертой квартире было тихо. Никто не ходил, не кашлял, не шуршал листами запертых на полках книг, не примерял томящиеся в шкафах наряды.
Не хлопали форточки, не гудел холодильник, даже вода в трубах не журчала, избегая страшного места. Между оконными рамами пленницами застыли трупики мух, попавших в роковую западню и тщетно остатки жизни бившихся о невидимую чуткими глазами преграду стекол.
Даже тишина сбежала отсюда, и на ее месте поселилось что-то такое же безмолвное, но куда более зловещее, удушающее, словно вязкий прозрачный кисель.
Посреди спальни стояла большая хозяйская кровать, когда-то красивая и нарядная, а теперь ветхая и продавленная, последним криком отчаяния выставляющая мятое несвежее белье с отвратительными пятнами.
Над кроватью в петле качался старик.
Узловатые ноги его с безобразно отросшими зеленовато-желтыми ногтями, похожими на панцирь черепахи,
