же знаешь, вопрос деликатный, – сказал я. – К тому же он ведь твой начальник.
– Жалко мужика, – вздохнул мой приятель, – на работе у него тоже что-то не ладиться. Как ни зайдёшь, сидит хмурый, задумчивый. Видно, ревность гложет.
– А ты откуда знаешь, что так его огорчило?
– Чай не в столице живём. Все на виду и всё про всех известно. И про Бориса Петровича давно уже разговоры шли. Я хоть и не принимал в них участия, сторонился, поскольку сплетен не люблю, но кое-что краем уха слышал. Говорили многие, мол, загуляла у нашего шефа красавица жёнушка, крепко загуляла.
– С кем?
– Откуда мне знать? – пожал он плечами.
– А кто-то может подсказать, как ты думаешь? – попытался выяснить я хоть какие-то моменты и пояснил свой интерес: – Неохота мне за это дело браться. Ну уж если возьмусь, хотелось бы обойтись без всяких обычных наших методов, которые не слишком одобряю.
– Значит, всё-таки попросил, – проговорил Алексей, – я понял, что попросит, когда работой твоей интересовался. Эта работа много разговоров и острот вызывает. Даже слух прошёл, что не просто так приехал, а по вызову жён наших пилотов. И теперь – всем крышка: всех на чистую воду выведешь. И не каждому понятно, что это глупые шутки.
– Стал бы я пилотов на чистую воду выводить… Мужская солидарность бы сработала, – посмеялся я. – Ну и как в такой обстановке я смогу ему помочь? Попробуй-ка теперь проследи?! Нет, не буду отпуск на эту чушь тратить, – решительно заявил я Алексею.
– Для Хрусталёва это не чушь и вопрос не пустяшный, – возразил Алексей. – Такая семья была, такая пара они с Инной Аркадьевной. Любо-дорого смотреть. А теперь мужика не узнать. Да ты что, не понимаешь, что ль. Или никогда не приходилось ревновать?! Помню, как в школе ты одному нос расквасил за свою Наташку. Хотя там и ничего не было. Но расквасил так, ни за что, по подозрению.
– То было в детстве, – улыбнулся я.
– Да ладно, в детстве, – передразнил он. – Ты б и сейчас не сдержался, если что. Недаром тебе службу оставить пришлось.
– Это по другой совсем причине, – возразил я. – Да и сокращения пошли, мол, теперь в армии следственные органы не нужны. Теперь свобода и демократия. Дисциплинарные батальоны расформировали. Все, мол, теперь пушистые без советской то власти. Свободу, свободу дать надо. Вон один певец так от свободы ошалел, что орёт со всех подмостков, как он свежий ветер давно хотел. Зоофил.
– Ладно. Не будем ворошить твои дела. Помню, сам говорил, что по горячности твоей конфликт вышел. Так ведь и Хрусталёв мужик-то горячий и резкий.
– Не заметил, – удивился я.
– Это он сейчас каким-то пришибленным выглядит. Перед тобой так себя вёл. Очень хочет, чтоб ты помог, вот и прикинулся тихоней. Впрочем, действительно в последнее время какой-то надломленный.
Я пожал плечами, а приятель мой неожиданно попросил:
– Слушай, может всё-таки попробуешь помочь? Ведь отличная была семья до самого недавнего времени, –
