услышанное им сыновье слово, впечатлило его не меньше, чем безмятежный вид живого ребёнка, почившего намедни. Вот ведь как устроены мозги человеческие, одно удивление, воплотившись в открытие, меркнет перед новым, не менее значимым. Хотя, что может быть значимее вида здорового и безмятежного ребёнка, твоего сына? Мысли стали метаться в отцовской голове, одна из них показалась ему совсем странной и даже неуместной: как же теперь он представит это событие матери, а не сойдёт ли от такого Мария с ума?
Но Мария не помутилась рассудком, она восприняла известие более чем спокойно, будто бы догадывалась обо всём и лишь ждала подтверждения. А может, сон ей какой привиделся в прошедшую ночь. Она взяла Санька на руки, и, обессиленная, опустилась на стул, произнеся лишь:
– Ну вот, Бог тебя хранит… то ли у тебя ещё впереди будет… Бог тебя храни, – и одинокая слеза скатилась из правого глаза.
Саня даже не простыл после этой коллизии. Обмороженные щёки ещё какое-то время светились красными пятнами. Но и эти следы случившегося быстро стёрлись с его лица. Люди, поняв, что он не немой теперь, старались заговорить с ним при встрече. Но ответной реакции не все дожидались. Отвечал он коротко и односложно, как будто бы что-то не договаривал или желал, чтобы от него отстали с расспросами. Постепенно истинная история его возрождения обрастала новыми слухами и удивительными подробностями, коих и не было вовсе. Однако суть оставалась прежней и единственной. И заключалась она в следующем, как сформулировал её Тимофей, старый охотник, которому приписывали потомственность аж от Ермака по отцовской линии: «Жив ребёнок, и слава Богу, и благодарите его», а кого благодарить и не уточнил вовсе: Бога ли, или ребёнка за жизнь эту. Видимо, и того и другого, как понял народ, а заодно, и китайца пришлого, чьими руками тот процесс божий делался.
Подрастал Саня, в школу его определили рано, на следующий год, с шести лет, так как проситься он туда начал, и к знаниям у него тяга проявилась. Читать взялся как раз через неделю после своего «возвращения с того света». Хотя грамоте его к тому моменту никто учить не начинал. Просто взял у матери книгу из сундука и выбрал-то самую толстую, хрестоматию по внеклассному чтению для старших классов 1954 года издания. Сидел над ней часами, морща лоб, водя пальцем по странице и шевеля губами. Мать вначале делала попытки расспросить, чего же он в ней нашёл интересного, но ребёнок опять становился как будто немым, или отвечал что-то типа: «Да так, про жизнь всякую…». Поняв, что не добьёшься от него подробного разъяснения, Мария прекратила приставания. Однако заметила вскоре, что увлечение мальчишкино перекинулось на книги, в которых приключения разные описаны, путешествия, а впоследствии, романтика пиратская. Стала она подобные книги из библиотеки сельской, что при клубе, приносить, да по соседям спрашивать. Подкладывала она их, как бы невзначай, на видное место, ибо, если прямо дать, так он не брал, из духа противоречия, что ли? Свои книги, из сундука, перечитал он быстро, хотя их там немало
