придет, и ждал ее так, для очистки совести. Но она вдруг пришла! Опоздав, конечно, как и положено уважающей себя барышне, почти на пятнадцать минут. Я был растерян и совершенно не представлял, что делать, что говорить, куда идти. Язык будто присох к гортани, а руки и ноги сделались ватными и непослушными, хотя мужичком я был довольно спортивным и весьма ловким.
Светка то ли почувствовала мое состояние, то ли внутри у нее включилась какая-то природная мудрость, которая имеется у всех женщин любого возраста (ее надо только уметь или хотеть включать), и она взяла инициативу в свои руки, против чего я совершенно не возражал. Мы гуляли по городу, разговаривали об учебе, учителях, о том, что нас ждет, когда мы повзрослеем. Мне было ужасно интересно с ней. Как юному человеку с человеком уже взрослым и опытным, знающим то, чего не ведаю я. Впрочем, наверное, она и была взрослей меня. С девочками всегда так…
Был уже вечер, когда мы прощались. Я проводил ее до дома, и она поцеловала меня в щеку.
– Спасибо, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.
– За что? – спросил я.
– За прекрасный день, – по-взрослому ответила она и посмотрела мне прямо в глаза.
Я взял ее за руку, приблизился и потянулся к ней губами. Еще миг, и я поцелую ее, и этот поцелуй свяжет нас крепко-крепко, может, навсегда, чего мне и хотелось в тот момент. Я уже чувствовал ее яблочный запах и нежность бархатистой кожи. Сейчас мои губы коснутся ее щеки, и мы со Светкой уже никогда не расстанемся…
– Вставай, я тебе говорю…
Поцелуя не случилось. Как не случилось тогда, когда я в первый и последний раз провожал Светку Шилохвостову домой… У меня с ней вообще ничего не случилось. А жаль. Могла бы получиться красивая история, которую мы бы потом рассказывали своим детям, а то и внукам. В жизни всегда так – многое из задуманного не случается, словно вмешиваются какие-то внешние силы, неведомые нам.
Я открыл глаза и увидел Ирину. Она была уже одета и держала в руке чашечку кофе.
– Пей кофе, быстро умывайся, одевайся и пошли, – заявила она, и в ее голосе прозвучали знакомые нотки маминого голоса. Мама так безапелляционно говорила, когда собирала меня в ненавистный садик. Конечно, не предлагая сначала испить кофе.
Я сел на постели, принял из рук Ирины чашечку с кофе и сделал глоток. Кофе был горячий, но пить можно. Удивительное дело: как это у Ирины получается именно так, как надо мне и как я больше всего люблю. Я ведь никогда не говорил ей, что мне нравится кофе такой-то температуры и такой-то крепости. Как не говорил и многое другое, что она про меня знала. Вот только откуда?
Аленина с дочерью жили в особняке Лисянского в Мякинино, куда он перебрался от своей гражданской жены после того, как сошелся с Натальей Валерьевной. Светлана Аркадьевна также проживала в клубном поселке Рублево-Мякинино. Очевидно, Лисянский расстался с ней мирно, без битья посуды и мордобоя, иначе он не поселился бы со своей новой пассией столь близко от бывшей, хоть и гражданской, но супруги.
Нам долго не хотели открывать. Как потом оказалось,
