шёл не снаружи, а изнутри.
– Профессор, – позвал его Ронин. – А что случилось с вашим другом, который разрабатывал ИИ? Он жив?
– Нет, – Блумберг обернулся. – Он покончил с собой, как и все остальные.
В последнюю ночь в Центре помощи Ронину приснился сон.
Большой зал с высоким потолком. Огромная люстра переливалась всеми цветами радуги. Вдоль стен поднимались на несколько этажей вверх зрительские ложи. Резные фигурки и лепнина украшали балконы. Старый оперный театр с большой сценой и оркестровой ямой перед ней – сразу же понял Ронин. Таких театров в современных городах не было. Он видел их только в старых фильмах.
Заиграла музыка, и на сцену выпорхнули девушки в ярких нарядах под руку с кавалерами. Пары закружились в сложном рисунке танца. Длинные пестрые юбки вспыхивали разноцветными огнями то тут, то там. Фигуры сновали из одного конца зала в другой. Ронин не заметил, как очутился в гуще событий. Зрительный зал и декорации исчезли. Остался только танцпол. Фигуры кружились всё быстрее и быстрее. У Ронина кружилась голова. Это было нестерпимо прекрасно. Но вот калейдоскоп ярких пятен растворился во тьме. Осталась лишь одна пара. Девушка в красном платье. Цветок в волосах. Улыбка, нарисованная красной помадой. Атласные туфельки на ногах. Это была Дана Радова. И темная тень рядом с ней. Она танцевала страстно, всем телом. Мужчина держался спиной к свету и уверенно вёл свою партнершу. Ронину нестерпимо захотелось занять его место. Эта мужская фигура почему-то казалась здесь неуместной. Этот танец был каким-то неправильным, хотя с точки зрения техники почти идеальным.
Ронин, не в силах больше это выносить, подошёл к танцующим и положил руку на плечо мужчине. Тот резко обернулся. Два стеклянных концентрических глаза, сжатые губы, белый пластиковый череп. Ронин отпрянул и проснулся.
За окном уже белел рассвет. Мужчина сел в кровати. Панорамное окно во всю стену выходило в сад. Он подошёл к нему в последний раз взглянуть во двор. Со второго этажа весь парк был как на ладони. На ветвях рядом с палатой Ронина сидела стая птиц. Должно быть, они пели, щебетали, переговаривались между собой, перепрыгивая с ветки на ветку. Но внутри помещения не было слышно никаких звуков. Все здания новых городов строились с панорамными окнами, очень толстыми и прочными, наглухо впаянными в конструкцию. Никакие звуки улицы не проникали извне и не вырывались наружу. Ронин вдруг ощутил, что заперт внутри такого помещения всю свою жизнь. Всё, что происходило внутри, – там и оставалось. Всё, что происходило снаружи, – не проникало вглубь. Можно было лишь наблюдать картинку без звука и запаха через пыльное стекло, что закрывало его от мира, а мир от него.
– Ну, вот и всё! – приветливо улыбнулся Воцлав Амадей. – А вы боялись. Всё закончилось, не успев начаться. Правда же?
Ронин издал неопределенный звук. Они сидели друг напротив друга в кабинете доктора.
– Ладно, ладно, можете не отвечать, – он подмигнул. – Что
