бывает, и за бабой с топором гонялись. И по ночам на совхозной лошади девок университетских пугали. Случались тоже запои. И происходили деяния, за которые наказания предусмотрены Уголовным кодексом СССР. Но чтоб вот так извести себя жратвой – этого у нас в совхозе не было. Мужик, наверное, повредился умом на войне, но не сильно, не так, чтобы бросалось в глаза, но был со странностями. И пошел он не по питейной части, а чисто по линии жратвы.
Он пенсию получал, сторожем подрабатывал, огород небольшой – все свое: кур держал, свинью. Нажарит себе, приготовит, из магазина принесет – хлеба там, масла, халвы. Сидит в беседке, газетку читает и все это жрет. От комаров только отмахивается. Врачи решили, что он больной – направили его на обследование. Ему рентген легких сделали – смотрят, в легких ничего нет. Ну, говорят, раз в легких у тебя ничего нет – все хорошо – возвращайся домой. Вот он вернулся домой и целый год жрал так, что соседи старались не смотреть. И тут его совсем разнесло, и врачи опять выслали его на обследование.
Болел он недолго, в основном, кстати, дома, но жрал до самого конца. Картошку себе жарил на сале, куриц резал, бульон варил – хорошую еду кушал. Оно не должно бы быть вреда от такой еды, если только не кушать ее очень и очень много.
Вот однажды стало ему совсем плохо. Печень отказала, человек весь распух, особенно ноги, кожа у него пожелтела, и называется такое дело – водянка. Забрала его скорая помощь, и уже понятно было, что он умирает.
Умер он в больнице в Багаевке, но, поскольку прописан был у нас на хуторе, решили его похоронить на нашем кладбище. С этого все и началось. Да… А звали его Фролов, Василий Иванович.
Похороны были скромные. Близкой родни никакой, а далекая родня, может, и была какая, но ее никто не знал. Общественные похороны, дескать, закончил свой жизненный путь советский человек – Фролов Василий Иванович, участник войны, ветеран труда, светлая ему память, и ну его на хрен. Венок от партийного комитета, венок от профкома и венок от дирекции совхоза. Все три довольно куцые. Больше никаких цветов на могиле не было. Пора была горячая – конец июня. А особой любви к нему соседи не испытывали. И как-то я не помню, чтобы кто-то по нему сильно плакал. Закопали, поставили тумбу из фанеры со звездой. Парторг сказал речь, ну не особенно длинную. Закончил свой жизненный путь советский человек, ветеран войны, ветеран труда. Надо бы еще попиздить хоть минуты три, но сказать же совершенно нечего. Да… уважением коллектива пользовался. Что было то было. Помолчали, вздохнули с облегчением и пошли по своим делам, а дел этих в совхозе, да еще в это время, невпроворот.
Хутор наш Усьман очень красивый. В него ведет дорога вдоль лесополосы, а в лесополосе растут жерделы, и как раз к июлю они поспевают. Они осыпаются с деревьев и лежат на земле. И если ты пешком возвращаешься на хутор с шоссейной дороги, можно зайти в лесополосу, насобирать спелых красных жердел, сладких, как мед, и есть их по дороге, но делать это надо осторожно, поскольку от большого количества
