на сгущающиеся ночные тени, видно было, что тени эти его пугают. И хотя комбайнер все-таки не верил в вампира, все это ему очень не нравилось.
7. Снова Елизавета Петровна
Во второй раз Фролов пришел к Елизавете Петровне сразу после того, как он побывал у Нинки Петровой, после чего и появились ранки, так испугавшие фельдшера. Елизавета Петровна как раз сидела поздним вечером и писала эти чертовы учебные планы, страшно злясь на директрису школы из-за дурости: «Ну скажи, пожалуйста: программа каждый год та же самая, дети, ну, если не те же самые, то по крайней мере очень похожие, такие же маленькие говнюки женского и мужского пола. Ну на хера писать новую программу? Что в ней может быть нового? И какого эта сучка ко мне прицепилась? Все равно каждый год я им даю то же самое. У меня стаж 33 года! Что у меня может измениться?»
Она сидела в беседке, курила «Беломор», пыталась что-то выдумать, но не особенно напрягалась, а больше ругала директрису.
Неожиданно она обнаружила, что Фролов сидит напротив нее и от него исходит ощущение спокойствия, удовольствия и даже какого-то опьянения. На себя – при жизни – он был совсем не похож: ни следа жирного живота, обвислых щек. Мужчина лет сорока, здоровый, сильный, даже не лишенный привлекательности, серые глаза глядят прямо перед собой, в них спокойная уверенность, страха нет совсем. Никаких клыков, никаких красных глаз, никакого подвывания, причмокивания. Кого пугать, перед кем притворяться? Нормальный мужик, только мертвый. Но – нормальный и все-таки ненормальный. Собака забилась в конуру и там сидит. Не то что не скулит, вообще еле дышит. Комары не звенят. Даже комары с их комариным мозгом понимают, что кровь тут сосать не у кого и лучше пока сюда не прилетать. Ветра нет, даже легкий ветерок не подует. А просачивается в жаркий июльский воздух реальный холод, который чувствует кожа. Впрочем, Елизавете Петровне этот холод не мешал, она, как тучная женщина, не любила жару, хотя и привыкла переносить ее.
– Ты чего, опять? – недовольным голосом спросила она.
– Как мне было херово… – сказал он. – А сейчас хорошо, совсем хорошо!
Она внимательно смотрела на него и молчала. Потом сказала:
– Ты, я смотрю, на баб перекинулся? Кур тебе мало?
– Ой хорошо! – сказал он. – А было так, что думал сейчас сдохну.
– Куда ты сдохнешь? Ты уже того – уже шестой день, как похоронили, – напомнила Елизавета Петровна.
– Как-то это непонятно, – сказал он. – Раз меня похоронили, что ж я голодный такой хожу, я же чувствую все.
– Ой, мужик-мужик! – сказала она. – Ходил бы ты там со своими, оно бы поболело у тебя, поболело, да и прошло. Как ты к нам сюда попадаешь? Тебе тут не место!
– Я, понимаешь, – рассказывал Фролов, – иду по деревне, а откуда я иду, куда я иду, это вроде как неважно. Это вроде как само собой разумеется. А когда голод стихает, я начинаю понимать, что я не знаю, откуда я
