сделать идеальным даже тот отрезок пространства, который называла домом, ей становилось плохо снова и снова от осознания того, что, как ни старайся, никакого совершенства ни в чем ей достичь не удастся. Любая попытка изначально обречена на поражение.
Чтобы не довести себя до очередного приступа раздражения, Валери дала себе слово смотреть на все поверхностно, как это делает обычный человек, не такой, как она, не замечающий столь мелких деталей. Обойдя весь первый этаж и не найдя ничего компрометирующего их семью, Валери поняла, что делать ей совершенно нечего, и начала наматывать круги по гостиной. Из открытого окна доносилась тихая музыка, джаз или блюз: чувственный женский вокал, виртуозная игра на саксофоне, редкие, но живые гитарные аккорды – все сплеталось в единую мелодию. Старье.
Она резко содрогнулась от волнения, которое то отступало, то вновь било по ней. Пытаясь успокоиться, Валери стала измерять шагами прихожую, сжав обе руки в кулаки. Вокруг не было никого. Часы на стене мерно тикали, и, посмотрев на них, она поняла, что время, на которое был запланирован ужин, уже стало частью истории. Было уже без восьми минут семь, а они обещали прийти ровно в шесть.
Она не хотела продолжать это надоевшее ожидание, но сделать ничего не могла. Вот так свернуть все приготовления было бы глупостью. Тогда по закону подлости они обязательно явятся, эти гости. Ее снова передернуло. Почему вообще они обязаны это делать? Кто его надоумил, этого барана – ее отца? Все сейчас спокойно занимаются своими делами, а они должны изводиться!
Ветер ударил ей в лицо, и она зашагала в сторону кухни, чтобы закрыть окно. Альберта там уже не было, и ее внимание привлек стеклянный стакан странной выпуклой формы – новшество нидерландской дизайнерской компании: безумно дорого, ничем не отличается от обычного стакана. Они купили целый набор у перекупщиков в порту, которые наживались на продаже иностранной продукции, изъятой при конфискации. На дне стакана багровело недопитое вино – снова он ее не послушал. Убедившись, что отца нет поблизости, она открыла бар и стала искать глазами виски, но сосуд будто испарился. На полках стояли красные и белые вина – сухие и сладкие, апельсиновый ликер, какая-то вишневая настойка, старый коньяк и ром. Она понятия не имела, куда делось все остальное. Он что, перетащил все в свой кабинет?
Валери взяла бутылку жюстé сорок девятого года и наполнила стакан до половины. Она стала вращать его в руке, поднимать вверх и опускать вниз, наклонила его так, что содержимое чуть-чуть не вылилось на деревянную столешницу, потом катала его по ней, наблюдала за тем, как красная жидкость расплывалась по стенкам, окрашивая их, а потом медленно опускалась. Валери зажмурилась и одним глотком опустошила стакан – ей показалось, что она проглотила холодную кровь или что-то еще более мерзкое, но через минуту чувство отвращения сменилось теплой легкостью.
За что уж она любила отца, так это за безупречную интуицию – год назад в Экс-ан-Прованс он
