способов выставить себя на посмешище. Настоящий боец должен вызывать страх, а не хохот.
Лучше бы он тоже пошел… Но голова трещала, потому остался дома, отдохнуть. А вот ППшера разве такой ерундой удержишь…
Ладно, главное, что закончился еще один день, а они живы, вместе и местами даже здоровы.
***
Петр вошел в дом и в сенях тяжело уселся на мокрую лавку прямо рядом с ведрами воды. Он устал, очень устал… Но с принятым большинством решением не поспоришь, даже если ты по местным меркам долгожитель – тридцать шесть. Да и вообще… Несколько лет назад он ни разу ни поморщившись пришел бы к точно такому же решению.
На кухне уже ждала Светка. Тут же потащила на стол тарелки, суровым взглядом загнав всех детишек на печку.
– Садись, садись, ешь, я согрела, – быстро повторяла, мельтеша перед глазами, – голодный поди, с вечера как засели, так и сидели, и сидели! И о чем можно было столько времени языком чесать?
Петр молча взял кусок хлеба. У Светки он неплохой получался, твердый, зато с хрустящей корочкой. Однако сегодня, вонзая зубы в душистый теплый ломоть, он понимал, что даже этот хруст не радует и не отвлекает. Зато ближайшие двадцать минут можно расслабиться и ничего не делать – Светка рта не закроет.
Так и получилось.
– …и говорит, что ребенка не студила! Вот стыдоба-то, ну на кой ляд врать? Люди видят, если дите сидит в луже в одной рубашке с утра до вечера, а еще снег местами, то докажи потом что не студила! А еще рыдала, что чуть не помер. Тоже мне мать… Тьфу!
Петр в отношении недотепы-матери никаких эмоций не выказал, потому что попросту не слушал. Даже жевал машинально.
– И еще склад пшеничный вынесли, слышал?
Эта новость, в отличие от предыдущей заслуживала самого пристального внимания.
– Какой склад? – насторожился Петр, поднимая глаза от тарелки.
– Не наш, не бойся… У рыжебородых, за белоглинной ямой. Одного не пойму, зачем городским пшеница, а? – вопрошала приторно веселым голосом Светка. – И откуда узнали? Навели их, точно тебе говорю, специально навели! А знаешь, кто? Пигалица эта мелкая, ну которую в прошлом году городские увезли. Дочь соседа того мужика, где корову зимой волки сожрали.
– Златовласая дева, за которую папаша хотел выкупом лошадь получить? – поинтересовался Петр.
– Какое там дева, – презрительно фыркнула Светка, – говорят, приезжала с городскими. Глаза черной краской обведены на пол лица. С губ нарисованные потоки крови текут. Кричала ором, говорят. Что ненавидит всех нас и все мы как грязь под ее ногами. Что всех сдаст и пусть мы все сдохнем с голоду. А потом вообще – вот стыдобища – выставила напоказ заднее место, юбку задрала и наклонилась и говорят… на ней ничего под юбкой-то и не было.
Петр промолчал, отводя глаза от раскрасневшегося женского
