баба Шура, соседка. В отличие от мальчика, она сразу сообразила, что происходит, и с минуту стояла, молча наблюдая, как мать натягивает колготки на влажные еще ноги девочки. Баба Шура не была здесь посторонней, она любила и мальчика, и его мать, болела за них душой, во многом помогала и во все вмешивалась. Насчет свитера она промолчала, но, когда мать стала завязывать в узел совсем еще новые вещи мальчика, в том числе куртку, баба Шура не выдержала.
– Ты что это вытворяешь, а?! – сурово спросила она. – Ты своего голым-босым хочешь оставить?
– На своего заработаю! – огрызнулась мать.
– Дура! Эта молочница тыщами ворочает! Не смотри на ихние галоши, они в своей махалле всю зиму босиком бегают, они так привыкли.
– Ладно, баба Шура! – отрывисто сказала мать. – Какие там тыщи, господи!
– Ты сколько ишачишь на эти шмотки, а? Мало? Всю ночь машинка долдонит за стенкой. Мало?! Ну, давай, давай, сними с ребенка последнее.
– Все, баба Шура! – спокойно отрезала мать.
– Давай, давай, бешеная… Невменяемая! – Баба Шура повернулась и ушла к себе – беречь нервы.
А мать негромко сказала сыну:
– Если тебе не жалко, подари им какую-нибудь свою игрушку.
Мальчику было жалко, но он понимал, что это один из тех случаев, когда он не может ослушаться. Иначе между ними произойдет что-то ужасное, непоправимое. В такие минуты он особенно остро чувствовал ее волю, чувствовал: она – магнит, он – крупинка.
Он прошлепал на кухню, волоком притащил оттуда картонный ящик с игрушками и сказал, ни на кого не глядя:
– Вот… Берите, что хотите…
Но мать и тут не пощадила его:
– Выбери сам. Что-нибудь поинтересней. Вон тот автомобиль!
Это было сознательным насилием, он чувствовал это, чувствовал сердцем, напрягшимся затылком, руками, упрямо не желающими расставаться с любимой игрушкой. Автомобиль был подарен отцом совсем недавно, мальчик не успел еще до конца насладиться его зеленой лакировкой, упругими шинами, мигающими фарами. Автомобиль ездил вперед и назад, он поворачивал в любую сторону, стоило только кнопку нажать на пульте управления. Что это был за автомобиль!
– Ну, – сказала мать.
Он молча сунул автомобиль чужому мальчишке! Тот покорно прижал его к груди обеими руками и опять прошептал:
– Драстытэ…
– Не «здравствуйте», а «спасибо»! – тихо и враждебно поправил мальчик.
Его душили обида, ревность, злость, не хватало еще разреветься при этих истуканах!
Когда мать вышла проводить детей, он юркнул под одеяло и тихо заплакал. Не было во всем мире ни одной родной души, а были кругом только жестокость и равнодушие. Она там внизу, должно быть, обнимает этих чужих детей, которые толком и спасибо-то сказать не могут, она заботилась о них, а родной сын ей – тьфу! – пусть лежит одинокий где-то там, неизвестно где…
Мать вошла в комнату, прилегла рядом и сказала,
