крошку!
– Ой, не могу!
– Ага, тут мамаша было на меня заорала, а после сообразила, что что-то не то. Все же как-то в бриллиантах разбирается, знает, что ничего тверже их нету. Вторую серьгу из уха вытащила – это, говорит, что такое? Да не мужу отчего-то претензии предъявляет, а старикану, папаше своему. Он и нахмуриться не успел, как я сообразила, чью тень ночью у мамашиной спальни видела. Вспомнила, что мне Витька Масляков свой номер дал, позвонила ему. «Витя, – говорю, – сделай такое одолжение, сейчас машина поедет мимо, так ты шлагбаум ненароком опусти и скажи, что сломался он. Задержи машину так ненавязчиво, дураком притворись». – «Сделаем, – говорит, – Дуся, вот как раз та машина скоро подъедет». Убрала я телефон, оглянулась, а семейка вся на меня уставилась. Я и говорю, что видела ночью, как кто-то возле спальни хозяйской ошивался. Эвелина опять орать начала и бесноваться, так что Артур с папашей едва ее удержали. А дед все понял. «Ты кого, – говорит доченьке младшей, – такая-сякая, в дом привела? Ты где его подхватила? Иначе с чего бы это он вдруг сорвался, на тебя обидевшись? От сытой жизни-то кто просто так побежит?»
– Здраво дед рассуждает, все сразу просек, даром что инвалид…
– Ага, но тут я вмешалась: «Потом, – говорю, – разбираться станете, а сейчас как бы не упустить ворюгу, что сережки подменил». Тут мамаша вступила. «А не ты ли сама все задумала, – спрашивает, – мы тебя знать не знаем, только ради сына в дом и пустили».
– Так и сказала? – ахнул Лебедкин. – Ну и ну!
– Ну, пришлось тогда им удостоверение предъявить, мамаша прямо синяя вся стала. А папаша – в машину, Артура с собой, и я еще с ними. Доехали быстро, папаша тихий-тихий, а просто асом оказался, ну дорога-то у них отличная. На выезде скандал: этот прохвост кричит, чтобы открывали немедленно, а Витька отлаивается. Прихватили мы его, я – удостоверение в нос, он тут же и спекся. Вообще, таким трусом оказался, если бы посмелее был да порешительнее, то снес бы шлагбаум напрочь да и уехал, пока мы не подоспели. А он не решился. Ну, дальше все просто, нашли у него сережки те, он тут же признался, что его наняли специально для этого. Он, значит, познакомился с этой дурой Эвелиной, а про нее все знают, что она до молодых парней охоча, она его в дом сестры и привела. Он ночью сережки подменил на копию, понятия не имел, что мамаша их с утра наденет. А сам притворился, что обиделся, да и уехал. Раньше никак не мог, у них, видишь ли, ночью шлагбаум запирают, просто так не откроют, если только по срочной надобности: «Скорая» там или, не дай бог, пожар. А днем выезжающих не проверяют. Ну, привезли мы его в дом, а там семейка уже круговую оборону заняла. Мамаша на пороге стоит, руки на груди сложила вот так. «Мы, – говорит, – вам, конечно, очень благодарны, но дальше все сами решим». Да мне-то что, сами так сами. «Ну, – говорю, – тогда я уж поеду, только вещи соберу». – «Это, – говорит, – горничная все сделает». Артур как мамашу увидел – так сразу испарился, как не было его.
– Паршивец какой! И даже спасибо тебе не сказали?
– Не-а, а я чувствую – есть хочу, умираю
