стояла барыня, а подле топталась встрёпанная девка. Ничуть не изменилась соседка, статная, гордая, словно пронеслись мимо неё года, что он провёл на службе, даже седины в волосах не прибавилось.
– Ленивая дрянь! – бранила она девку, показавшуюся вдруг смутно знакомой. – В доме полно гостей, а у нас пыль повсюду!
Бедняжка без слов заслонилась ладонями, и крепкие оплеухи посыпались на её голову одна за другой. Тут-то Константин Романович и признал Катю, что с детства при Глебушке, сыне Ольгином была. Вместе, как ниточка с иголочкой, ходили. Уж два года минуло со дня, как Глеба не стало, а он только теперь сподобился вернуться на родину из далёкой Франции и навестить соседку, похоронившую единственного ребёнка – сердце своё и душу.
– Молчи! Молчи, змея! Слово только поперёк мне скажи, велю сорок плетей отсыпать.
– Ольга Дмитриевна, – окликнул он.
–Ах, Константин Романович, вот это удивление! – всплеснула она руками и поспешила спуститься к новоприбывшему гостю, тихо и страшно шепнув Кате: «Прочь поди». – Я и не знала, что вы в наших краях, так бы обязательно отправила вам приглашение.
– Не стоит извиняться, никто не знал, да и завтра уже отбываю обратно в Париж, – ответил он и украдкой проследил за зарёванной девкой, припоминая, как прежде она и Глеб играли с его сыном Сашенькой.
– А вы всё та же, Ольга Дмитриевна, в ежовых рукавицах всех держите.
– Как иначе, дорогой соседушка. С ней, змеёй, только так и можно. Вертела хвостом перед мальчиком, дрянь, ровней себя ему возомнила, да свела в могилу. Воздастся ей. Видит бог, за всё воздастся.
– Вот уж бремя вам тяжкое выпало.
– Выпало, и нести мне его до самого конца, как господь наш крест свой не бросил, так и я не оставлю.
Не понравились Константину её слова, тревожно и муторно стало на душе. И девку изведёт, и сама желчью изойдёт, никому блага не будет, а ушедшего всё одно – не вернуть. Спасать надо обеих, решил он и принялся перебирать в уме варианты, а между тем произнёс:
– Так продайте её кому, всё легче вам станет.
– Не станет, друг дорогой. Вот как представлю, что покинет она поместье, да позабудет о грехе своём…
– Да полно вам, ну навешаете ей оплеух, работой загрузите, а она поплачет и, как прежде, по дому ходить станет. Гулять там, где Глеб гулял, воздухом тем же дышать. Солнцу радоваться, тому, что Глебушку больше не обогреет. Вот так воздаяние! Вот так кара.
Ольга Дмитриевна потемнела лицом и тяжело привалилась к белокаменным перилам. Музыка грянула с новой силой, понеслась развесёлая кадриль. Чужой была на этом празднике жизни и радости хозяйка гостеприимного дома. Спала маска. Перед Константином стояла согнутая горем старуха.
– Хотел её сосед наш, что через лес живет, выкупить, а я отказала. Думала, пусть при мне остаётся, чтобы жизнь ей мёдом не казалась. А что же коли правы вы? И я под её дудку пляшу? Позволяю девке память о сыне моём попирать.
– Простите коли расстроил, – начал было Константин, но Ольга Дмитриевна, совладав с собой, выпрямилась, прервала его.
– Нет же, дорогой друг, глаза вы мне раскрыли! Она же, змея, и сама уходить не хотела. Другие девки между собой шептались, обсуждали, как рыдала она. А я-то, старая, думала, это от счастья, что выкупают её.
– Давайте вам помогу, с собой её заберу, – почуяв удачный момент, предложил Константин, – увезу на чужбину, и не воротится. Там до её слёз дела никому не будет. Назначьте цену, а в придачу вещицу дам, памятную. Глебушка подарил как-то моему Саше ангелочка деревянного, саморучно деланного, думаю, он вам нужнее теперь.
– Помню, помню вещицу эту. Так сынок старался и мне такого пообещал, да закружила его дрянь эта, позабыл он обещание, – печально сказала Ольга Дмитриевна.
– Воздаяние – дело господа, не наше, – не преминул заметить он, – не берите греха на душу, а то даже на том свете не доведётся больше с сыном воссоединиться. Позвольте вам помочь по старой дружбе.
– Спасибо, Костенька, – сказала она тихо, и ни следа вспыхнувшей было страсти в голосе не осталось, лишь скорбь, – видно, и вправду ангел вас ко мне сегодня привёл. Забирайте Катьку. Утром пришлю её к вам со всеми бумагами. И денег не надо. Лучше в церковь их снесите, да помолитесь за мальчика моего.
– Так и сделаю. И в Париже в самом большом соборе будут свечи путь его небесный освещать.
– Храни вас господь, – сказал Ольга Дмитриевна и, опершись о его руку, заметила, – да что же вас тут-то держу? Пойдёмте, друг сердечный, велю нам кагора подать.
Они прошли в зал. Вечер был в самом разгаре. Барышни о чём-то хихикали между собой, стреляя глазками по сторонам, пары танцевали, за дальним столом резались в вист почтенные господа и дамы.
