Яд, посасывая зеленый леденец и мечтая купить тысячу ватрушек и пирожных, а лучше сразу кондитерскую, наконец уснул. Продрал в корке гноя щель между веками, открыл глаза: день, карета едва ползет сквозь снег, а осунувшаяся Хозяйка изучает себя в зеркальце и пудрит желтоватые виски. Черных пятен в цветах зла добавилось.
Вечером она, остановив карету в узком тупике, опять ушла на всю ночь, и на следующий вечер тоже. Дней десять карета так и стояла в тупике, и в корзине под сиденьем скапливались кошельки и бумажники. Их он в конце концов утопил в помойке, ассигнации поменял на золотые и серебряные монеты. Маясь от скуки и голода, Яд днем сонно бродил по округе, покупал и пытался есть румяные пирожки или жареные колбаски, а потом его до желчи выворачивало в какой-нибудь вонючей подворотне. Потом ел снег и ледышки, чтоб полегчало, промывал талым снегом глаза – щипало. Черные цветы разрастались. Что делать с этим – не знал. Не Хозяйке же жаловаться. Просто терпел и ждал весь день, когда вечером перед уходом Хозяйка разрешит съесть паучка.
Ночью то забывался, то от скуки тихонько звякал тяжелыми кругляшами в корзине. Пытался вспомнить, как прошел день, но память отказывала. Помнил, что каждое утро хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, кто не Хозяйка, и поэтому он раз за разом вылезал из кареты. Но никто и взгляда не бросил, будто он уже не считался человеком. Даже продавцы колбасок смотрели только на монетки в его руках и говорили: «Приятного аппетита, юный господин!» Отражение жутко напоминало скелет. Однажды зашел в аптеку, сам не зная, что ему надо. Протянул золотую монету – аптекарь мгновенно схватил ее, а самого так же мгновенно вытолкал за двери:
– Нищим не подаем!
А и правда одежда из листьев истрепалась, висела под чужой шубенкой лоскутьями. Ноги босые, закорузлые, черные. Он нищий, да. Зубы шатаются, глаза в корке гноя, из ушей течет какая-то дрянь… Яд перестал и днем вылезать из кареты – кроме как за сосульками, которые отламывал где придется и сосал, как леденцы. Вода не давала умирать. Черные цветы в глазах, казалось, были всегда. Но вообще… Это что же, можно терпеть такое жуткое чувство одиночества – как черная пропасть – и не умирать?
Да, не умирать. Надо выжить. Память, может, и не вернется. А значит, он никогда не вернется домой. Ну и что. Жить стоит ради самой жизни. Он забывал все, он с трудом вспоминал, что было утром или вчера – ну и что. Там где-то далеко есть море, а в нем – парусники. Он хотел парусники. И солнце на белых парусах. И свободу.
Хозяйка возвращалась все старше, все вонючее. Снова проступили провалы глазниц, кожа будто отслаивалась изнутри от мышц. Значит, скоро назад, в крепость, где черная дыра вниз. А если и ему предстоит там в крепостном дворе вылезти из этой грязной и липкой, шелушащейся кожи – кем? Что за маленькое ужасное существо он отрыгнет, разрывая до ушей рот? Паук?
Яд думал о побеге. Но куда убежишь, почти слепой? К кому? Где дом? Кто-нибудь его еще ждет? Кто-нибудь его прежнего узнает в костлявом мелком уроде, что отражается в стеклах? Все ж забыто… Что-то чуя, существо изнутри Хозяйки
