не практикую. Кто знает, может, когда-нибудь начну снова.
Розмари молча приблизила к нему лицо для поцелуя. Секунду-другую он смотрел на нее в нарочитом недоумении. Затем, обняв одной рукой за плечи, потерся щекой о ее мягкую щеку и, отстранившись, еще раз посмотрел долгим взглядом.
– Какое очаровательное дитя, – серьезно сказал он.
Она улыбалась ему, машинально теребя лацканы его пиджака.
– Я влюблена в вас и в Николь. Вообще-то это мой секрет, я даже ни с кем не могу говорить о вас, потому что не хочу, чтобы кто-то еще знал, какой вы замечательный. Честно, я люблю вас и Николь… Да, люблю.
Сколько раз он слышал это, даже в тех же самых выражениях.
Вдруг она придвинулась к нему вплотную, и, оказавшись в фокусе его зрения, ее лицо утратило свою юность, как будто вовсе лишилось возраста; он поцеловал ее захватывающим дух поцелуем. Потом она откинулась на его руку, вздохнула и сказала:
– Я решила от вас отказаться.
Дик насторожился: не дал ли он ей ненароком повода считать, будто она хоть в малейшей степени имеет на него право?
– Это жестоко. – Он попытался все перевести в шутку. – Только во мне проснулся интерес, как…
– Я так любила вас… – Словно любовь длилась уже многие годы. Ее глаза налились слезами. – Я та-а-ак вас любила.
Ему бы следовало посмеяться, но, к собственному удивлению, он услышал, как произносит:
– Вы не только красивы, вы еще и на редкость естественны. Все, что вы делаете, притворяетесь ли, что влюблены, или изображаете робость, все у вас выходит убедительно.
В темной пещере автомобильного салона, где витал аромат духов, купленных Розмари по совету Николь, она снова прильнула к нему, и он поцеловал ее, ничего не испытывая. Он лишь ощущал смутное присутствие страсти, но не видел ни тени ее ни в глазах, ни на губах Розмари; ее дыхание чуть-чуть пахло шампанским. Она в отчаянии все теснее прижималась к нему, он еще раз поцеловал ее, расхоложенный невинностью ее губ и взглядом, в момент поцелуя устремленным в ночную темноту, во тьму Вселенной. Она еще не знала, что блаженство – это нечто, заключенное в сердце; вот когда она осознает это и растворится во вселенской страсти, он сможет взять ее без колебаний и сожалений.
Ее номер в отеле располагался по диагонали от их номера, ближе к лифту. Когда они подошли к двери, она вдруг сказала:
– Я знаю, что вы меня не любите… я этого и не жду. Но вы сказали, что мне следовало сообщить вам о моем дне рождения. Ну вот, теперь вы о нем знаете, и я хочу, чтобы в качестве подарка вы зашли ко мне на минуту – мне нужно вам кое-что сказать. Только на минуту.
Они вошли, он закрыл дверь, и Розмари встала перед ним, очень близко, но не касаясь его. В ночном сумраке ее лицо выглядело бесцветным – она была бледна, как белая гвоздика, оброненная кем-то на танцевальном паркете.
– Когда вы улыбаетесь… – он снова взял отечески-покровительственный тон, возможно, из-за незримого, но близкого присутствия Николь, – …мне всегда кажется, что
