Я отпиваю кофе. – Именно это я хотел сказать тебе. Ты очень меня выручаешь, Хейли. Не буду скрывать, у меня выдался дерьмовый год.
Она вздрагивает.
– Ты имеешь в виду развод?
– Ага. Не я это решил. Но я съехал, когда меня попросили, потому что не хотел тормошить девочек переездами. И знаешь, оказалось, что обустройства дома никогда не было у меня в планах. Это так взбесило. Но ты взяла на себя всю работу, и мне не пришлось тратить силы на разные мелочи. Я очень это ценю. – Я окидываю взглядом все те изящные вещи, которые выбрала Красотка. – Это место выглядит прекрасно.
Она наградила меня улыбкой за откровенность. Ее лицо правда просветлело, и голубые глаза теперь выглядят живыми.
– Всегда пожалуйста. Я хорошо тебя понимаю.
– Правда?
Она кивает, и краски лица приглушаются.
– Я тоже недавно развелась. Примерно в то же время, что и ты, – около полутора лет назад. И это тоже не я предложила.
– Ой, – только и произношу я, а в груди тем временем все сжимается. Я пытаюсь представить, как кто-то говорит Красотке съехать, и меня накрывает злостью за нее. – Мне жаль, Красотка. То есть Хейли. – Черт.
К счастью, она отвечает смехом.
– Как хорошо, что мои инициалы не Т.Ф.У.
Теперь и я смеюсь вместе с ней.
– Или Б.У.Э.
Она хихикает.
– У нас есть сотрудник с инициалами Д.Р.Т. Мы называем его Темным Лордом.
Я все еще слегка посмеиваюсь и поднимаю чашку, чтобы хлебнуть еще кофе. Я глотаю и замечаю, как пристально Хейли смотрит на мою шею. Потом она замечает, что я это замечаю, и ее щеки вспыхивают румянцем. Да, она точно нервничает рядом со мной.
– Так, эм. У тебя очень милые дочки, – говорит она секунду спустя. – Полагаю, у вас с женой совместная опека.
– Если бы. Я вижу их не так часто, как хотелось бы, – признаю я. – Знаешь, график разъездов хоккейной команды – та еще подстава.
Она сочувственно кивает.
– Должно быть, тяжело.
– Да. Так и есть. – Я опускаю чашку на стол и облокачиваюсь на диванные подушки. Руфус лежит между нами, и я рассеянно тянусь к его животу, чтобы погладить. Но вот только Хейли до сих пор почесывает его, и мои пальцы случайно скользят по ее, когда должны бы гладить пса.
Ее дыхание замирает. Потом она отдергивает руку, будто пузо Руфуса – или, может, моя рука – покрыто вшами. Или, может, это из-за легкого разряда статического электричества, который пробежал по нашим пальцам.
Теперь она и вовсе раскраснелась, и мне остается умиляться тому, как отчаянно она вцепилась в кружку.
– Уверена, они скучают по тебе, – говорит она смущенно. – Твои дочки.
Мое сердце пронзает боль, когда я вспоминаю, как глазки Джун блестели слезами, когда пора было уезжать с мамой. Джун всегда была сентиментальнее Либби. Ей ничего не стоит расплакаться на ровном месте. Либби же более сдержанная. Ну, то есть для четырехлетней.
