я стал помазанником у него на виду, – отрезал он и пошел прочь, поставив официальную точку в разговоре.
Голос у Людовика был жидковатый, поэтому заявление о прощении произнес за него Вильгельм, епископ Пуатье, а сам король и Сугерий стояли рядом. Толпа во дворе восторженно взревела. Отовсюду раздавались возгласы благодарности и облегчения. Женщины всхлипывали, прижимая к груди малышей. Мужчины обнимали своих жен и сыновей. Людовик наблюдал за ликованием, не испытывая удовлетворения. Прибытие Сугерия означало, что все теперь посчитают это заслугой аббата, а не его: он попал в тень, тогда как готовился оказаться в лучах солнца.
Людовик выслушивал клятвы и обещания людей, чьих отпрысков он столь великодушно освободил, а сам терзался дурным расположением духа, который, как свинцовая корона, сдавил ему лоб и вызвал тупую боль. Как только двор опустел, король удалился в свои покои, намереваясь побыть в одиночестве, но Сугерий последовал за ним и закрыл дверь.
– Я не сказал вам раньше, сын мой, потому как не хотел отвлекать вас от дела, – тихо произнес аббат, перейдя на доверительный тон, – но, когда я уезжал, королева была нездорова.
Людовик взглянул на аббата с внезапной тревогой:
– Что это значит – «нездорова»?
– После мессы в праздник святого Дионисия с ней случился обморок. – Клирик помолчал, потом глубоко вдохнул. – Сир, с сожалением должен сообщить вам, что она выкинула ребенка.
Людовик поймал сочувственный взгляд Сугерия и отпрянул.
– Нет! – Он яростно покачал головой. – Нас благословила Пресвятая Дева!
– Сожалею, что принес вам такое известие. Искренне, от всей души сожалею.
– Я тебе не верю!
– Тем не менее это правда. Вы же знаете, я бы не стал делать ложных утверждений.
В душе Людовика разверзлась пропасть. Как будто кто-то разорвал его грудную клетку и залез внутрь, чтобы вырвать сердце.
– Почему? – воскликнул он и согнулся пополам, обхватив себя руками, чтобы сдержаться.
Мир, который он считал таким идеальным, оказался грязным. То, что даровала им в Ле-Пюи Пресвятая Дева Мария, Она же и забрала, и Людовик не понимал причин. Если это случилось в праздник святого Дионисия в его родном аббатстве, значит это какой-то знак. Он очень старался исполнять волю Господа, быть хорошим королем, – выходит, провинилась Алиенора. Но ведь она такая красивая и чудесная, как чистый хрусталь. Ему стало плохо. Все утро Сугерий скрывал от него известие, словно поджидая подходящий момент, чтобы вспороть ему брюхо, – знал и молчал.
Сугерий произносил какие-то слова утешения, но они ничего не значили для Людовика, и он с удивлением обнаружил, что маленький аббат вызывает у него чуть ли не отвращение.
– Убирайся! – всхлипнул король. – Вон! – Он принялся озираться в поисках чего-то, что можно швырнуть, но под руку попалась лишь деревянная статуэтка Пресвятой Девы, и, несмотря на охватившее его горе, он сдержался,
