Все будет хорошо, обещаю. Я рядом, я позабочусь о тебе.
Именно этими словами она всегда утешала Петрониллу, какова бы ни была суть дела; они действовали как бальзам на рану – залечивать не залечивали, но легче становилось. Она уткнулась головой ему в грудь и позволила себе поплакать, но через какое-то время отстранилась и подняла лицо. Кубок по-прежнему блестел в лучах солнца, и Алиенора поднесла к свету руку, чтобы полюбоваться цветными пятнышками на запястье: алыми, лазурными и фиолетовыми.
– Без света красота остается скрытой, – заметил архиепископ. – Но она все равно всегда присутствует. Точно так, как любовь Господа, или отца, или матери. Помни об этом Алиенора. Ты любима, и не важно, видишь ты это или нет.
На третью неделю после Пасхального воскресенья установилась ясная и теплая погода, и когда солнце взошло тихим весенним утром, Алиенора и Петронилла взяли свое шитье и вместе с придворными дамами устроились в дворцовом саду. Поодаль тихо играли музыканты на арфе и цистре, исполняя песни о весне, возрождении и безответной страсти. В мраморных фонтанах журчала вода, навевая дремоту под теплым золотистым солнышком.
Дамы, осмелев в отсутствие Флореты, занятой другими делами, галдели без умолку, совсем как воробьи, расшумевшиеся в тутовых деревьях. Их глупая болтовня раздражала Алиенору. Она не желала сплетничать, кто кому строит глазки и от кого беременна жена помощника управляющего – от собственного мужа или от некоего молодого рыцаря. Ребенком Алиенора жила у бабушки в Пуатье, где все домочадцы только и делали, что судачили, обмениваясь банальными, но опасными для репутации слухами, словно разменной монетой, и девочка с детства возненавидела это занятие. Данжеросса де Шательро[3] была любовницей ее дедушки, не женой; он открыто с ней жил, презирая любое мнение, кроме своего, и его часто обвиняли в моральной распущенности. Стоило зародиться сплетне, как ее уже было не остановить, и репутация рушилась мгновенно из-за нескольких недоброжелательных слов.
– Довольно! – отрезала она повелительным тоном. – Я хочу спокойно послушать музыку.
Женщины переглянулась, но умолкли. Алиенора взяла с тарелки кусочек засахаренной груши и откусила сладкую мякоть. Из всех сластей она предпочитала именно груши, а в последнее время пристрастилась поедать их в огромных количествах. Приторная сладость служила утешением, хотя сознание того, что она может полакомиться в любой момент, заставляло ее несколько ограничивать себя. В то же время в ней засело недовольство, ибо что толку повелевать, если только и можешь оборвать сплетниц или послать за конфетами? Подобные приказы – всего лишь пустые жесты и не приносят никакого удовлетворения.
Одна из женщин начала обучать Петрониллу особому шву, чтобы вышить изящные ромашки. Алиенора оставила рукоделие и пошла прогуляться по саду. Тупая боль засела в висках, и даже ленточка на лбу не помогала. Скоро должны начаться месячные, и живот болел. В последнее время она плохо спала, мучась кошмарами,
Автор имеет в виду Данжероссу де Л’Иль Бушар, жену Эмери де Ларошфуко, виконта де Шательро. Герцог Гильом IX похитил ее у законного супруга.
