что у них была большая свобода для найма авторов и монтажа выступлений, а крэперу даже в банке приходилось отдуваться самому.
Еще? Можно было получить наследство от самоубившегося банкира. Такое случалось – но на жизнелюбивого папу с его серебряным смехом надежды было мало.
И, наконец, существовала баночная лотерея.
Это была одна из главных скреп, соединявших два мира – такая прочная, что при некотором увеличении ее можно было принять за мост. Об этом заботились все баночные медиа, а поскольку других не было, не заметить мост было трудно.
Шептались, конечно, что лотерея эта – такая же разводка, как ежегодный обмен стартапа на банку. Поводы для подозрений были.
Банку в лотерее выигрывали многодетные матери, овцеводы, сталевары (где-то действительно одного нашли, хотя всю сталь давно варили роботы на заводах в Африке), взволнованные официантки, колоритные старички в казачьих погонах и даже кудрявые отроки, под слезный аплодисмент зала обещающие прожить на земле долгую и полезную для людей жизнь перед уходом в рассол…
Ну да, это тоже была, наверно, пропаганда. Но для нее отбирали настоящих людей, про них знали знакомые и родственники – и свою банку первого таера на сто лет они получали реально. Шанс для простого человека все-таки был.
Другое дело, что рулетка была разборчивее, чем принято думать. Но кто ж не в курсе, что заведение не мечет костей перед свиньями. Вернее, мечет, конечно – но только специальные свинские кости, которые всегда падают как надо.
Комики про баночную лотерею не острили. А красивые молодые девушки вроде Мани в нее не выигрывали. Им как бы намекали от имени судьбы, что все необходимые для выживания инструменты у них есть и так.
После совершеннолетия Маня стала понемногу понимать, что кроме лотереи есть между мирами и другая скрепа, может быть, даже более важная – как бы баночная лотерея наоборот.
Когда у банкира первого таера кончалось оплаченное время, его мозг отключали от систем жизнеобеспечения. Это всегда сладостно пережевывали в новостях, повторявших эту информацию по пять и десять раз в день – и Маня, конечно, смотрела их вместе со всеми.
Благодаря этому событию, объясняли философы, граница между вселенными размывалась. Не только простой человек мог стать банкиром, но и банкир мог снова стать простым человеком, чтобы совершить самое человеческое из всех действий – отбросить копыта.
Что при этом происходит в настоящей банке, конечно, не показывали из гуманитарных соображений. Крутили анимацию.
Мозг плавал в зеленом растворе, окруженный со всех сторон проводами и трубками. Включался Бетховен (всегда и без исключения, такова была традиция), и по одной из трубок поступал белый снотворный препарат. Под пульсацию трагической и прекрасной мелодии мозг из нежно-розового становился серо-зеленым, а потом и вовсе чернел.
Из банки откачивали жидкость, руки в резиновых перчатках вынимали
