нечего. Споют, выдадут ГШ-слово в разных расфасовках, послушают молча, как их кроют, подберут жратву из грязи – и в лес.
Но Маньку понесло не в ту степь: три раза сказала ГШ-слово, да еще и призналась, что шарит по ГШ-веткам. И хоть лазукают по ним в ее возрасте все, и говорила она из самых лучших намерений, все равно напортачила.
Кукуха не вникает, кукуха считает. А ГШ-слово – это ГШ-слово и есть.
Ведь был в букваре стишок: как резать правду-матку? А не играй с правдой в прятки. Не режь фигурно, не режь фактурно, а излагай прямо, как папа и мама. Или, если сказать взрослой прозой, система восторженного визга не понимает…
Ой, молодо-зелено. Восемнадцать лет.
– Хорошо, что уезжаешь скоро, – сказала тетка за чаем. – Пока тебя в Благородном собрании какой-нибудь местный ухарь не заклеил. Они, поди, уже воют от холопок…
– Фу, – ответила Маня. – Как можно так говорить.
– Вот те и фу. В восемнадцать любая девка думает, что мир – это театр, а она в нем Джульетту играет, по себе помню. А мир вовсе не театр, милая. Мир – это тир. И люди в нем не актеры, а мишени…
По закону в восемнадцать лет Маня могла наконец выставить в сеть свою голограмму. Она даже немного с этим запоздала. Сибирская ферма была для съемок гораздо более интересным фоном, чем средней руки московская усадьба, где она жила вместе с мамой – и Маня убила весь последний сибирский день на съемки.
Голограмма… Смешное и волнующее слово, с которого начинается личная жизнь. На уроках объясняли в качестве курьеза, что лет двести или триста назад у термина было другое значение. Так называли ветхую 3D-технологию. Еще Маня запомнила, что слово «гомик» означало когда-то не «homo sapiens» – то есть человека без баночных перспектив – а гея, и происходило от другого латинизма. Все уже было когда-то в прошлом, но немного по-другому.
Маня лепила голограмму долго и вдохновенно – благо образцов в Контактоне было предостаточно.
Начиналось все с зеркала. Маня отражалась в нем по плечи – в грубой черной повязке на глазах (крашеная мешковина, специально разрезанная рвущими ткань тупыми ножницами), с голой шеей. Голая шея – это суперсексуально: такими девушек не видит почти никто. Разве что зеркало при смене кукухи. Ну или патологоанатом.
Потом из-под повязки на щеку стекала маленькая капелька крови. Уместный намек – одновременно на женское недомогание и притеснения властей: дважды верная нота уже лет так триста. Если голограмму вдруг посмотрят в зонах «Азия» или «Америка», поймут, что девушка передовая, притесненная и следит за трендами (это насчет мешковины).
Затем в зеркале появлялись пальцы Мани, аккуратно держащие новую кукуху – и сомнительная амбивалентность предыдущего кадра снималась: голая шея именно потому, что девушка меняет ошейник, а повязка – поскольку действует строго по медицинской инструкции, хотя и страдает под ее игом.
Прежней
